что я написал в дневнике, и стыдила меня изо всех сил. Весь класс так смеялся, что, наверно, на улице было слышно.

В наказание я теперь должен написать письмо любимому писателю. Правда, никто прямо не сказал, что это «в наказание»; нет, просто, если дневник мне не удался, так, может, письмо получится…

Хорошо. Сегодня же напишу. Даже знаю уже, какому писателю. Его зовут Генрик Сенкевич, и он написал очень интересную книжку, которая называется «В пустыне и в пуще». Это о разных приключениях в Африке.

Вот, вот! Напишу я этому автору письмо и попрошу: как только он снова поедет в Африку, пусть заберёт меня с собой.

Я думаю, человек, который пишет книжки, должен быть умным; значит, он поймёт меня, если я прямо и откровенно напишу ему, что уж лучше охотиться на львов, тигров и других хищных зверей, чем ходить в школу.

И посмотрим, что скажет весь четвёртый класс, когда увидит в газетах мою фотографию: слева — тигр, справа — лев, а посередине — я.

…Оказывается, Генрик Сенкевич давно умер. Опять не повезло!

Страшная новогодняя ночь

Сколько раз папа, и мама, и бабушка твердили мне: будь находчивым, умей найти выход из любой ситуации, не будь растяпой. И в школе учительница часто об этом говорит. Затем мы и учимся, говорит она, чтобы и себе найти применение в жизни, и другим помочь.

И вот, когда вдруг свалилась на наш класс контрольная работа по арифметике, мне сразу припомнились все эти правильные слова. И я решил проявить находчивость.

В моём ряду, прямо за моей спиной, сидит Вацек, а для Вацека решить задачу — это всё равно что для меня съесть пирожное с кремом: удовольствие и только. Поэтому я повернулся к Вацеку — будто бы ручку в его чернильницу макаю, а сам в его тетрадь раз-другой глазами стрельнул и увидел, что́ нужно писать.

Всё сошло бы благополучно, если бы учительница наша не была чересчур беспокойной. Вот человек — совершенно о себе не заботится! Ей бы посидеть за столом, отдохнуть, а она всё ходит по рядам, следит и следит. Ну и уследила.

— Куда это ты глядишь? — спрашивает она меня.

— Никуда, — отвечаю. — Я только макаю ручку в чернильницу Вацека, а то в моей чернила какие-то не такие…

— Для тебя «не такие», а для Томека подходящие, — говорит учительница. — А может быть, тут дело не в чернилах?..

Заглянула учительница в мою тетрадку, увидела, что у меня всё в точности, как у Вацека, забрала мою тетрадку и красным карандашом вывела в ней двойку.

— За списывание, — говорит, — я бы тебе могла пять поставить, но такого предмета пока ещё нет в программе.

Я очень расстроился. Ведь теперь весь Новый год сиди и думай об этой двойке. А сразу после праздника родительское собрание. Кто бы на него ни пришёл — папа ли, мама, — всё равно не миновать мне расплаты.

Томек тоже возвращался домой очень расстроенный, хотя у него контрольная сошла благополучно.

— И у меня, — говорит Томек, — праздники совершенно испорчены. Дело в том, что мама купила мне к Новому году новые брюки, а меня угораздило вытащить их потихоньку из ящика и примерить. Я только на минуточку сбегал в них в парк. Но, когда я обследовал те доски, которые лежат у сарая, эти проклятые брюки чуть-чуть зацепились за первый же гвоздь и немножечко разодрались. Если под низ надеть чёрные трусы, будет почти незаметно. Я положил их обратно в ящик на старое место, но ты представляешь себе, что будет, когда мама в воскресенье вынет их оттуда?

— Представляю, — говорю. — Невесёлая минута!

— И так всегда, — вздыхает Томек. — Шьют штаны из такого материала, что даже за самый маленький гвоздь нельзя зацепить. А кто страдает? Дети! Эх, уехать бы сейчас куда глаза глядят.

— А знаешь, куда мои глаза глядят? — говорю я.

— Куда?

— В Турцию! Папа читал вчера в газете, что там в одном городе под руинами зарыт клад. Когда-то какой-то султан припрятал там свои богатства. А теперь английские профессора собрались на поиски этого клада. Поедут они летом, но готовятся уже сейчас.

— Так мы раньше их соберёмся! — воскликнул Томек. — Английские учёные могут, а польские ученики не могут, что ли, найти этот клад? Давай, а?!

— Я бы не против, но это, наверно, трудно, — говорю я. — Профессора всё знают, а мы? К примеру: как попасть в эту Турцию?

— Не следует отступать перед трудностями, — отвечает Томек. — Маршрут до этой Турции беру на себя. Между прочим, однажды я уже проезжал через город Ту́рек.

— Ну и что?

— А то! Ну-ка скажи: как называются женщины, которые живут в Варшаве?

— Варшавянки.

— А в Кракове?

— Краковчанки.

— А в Туреке — турчанки и турки. Понятно? Подыщем себе в Туреке подходящего турка, а уж он-то нам подробно расскажет, как попасть в Турцию. Может быть, даже объяснит, где спрятан тот клад!

— А как до Турека доберёмся?

— Железной дорогой, чтобы времени зря не тратить.

— Но у меня ни гроша в кармане, — огорчился я.

— В моей копилке, — успокоил меня Томек, — хватит на двоих!

— А готовиться к этой экспедиции нужно?

— Ещё как! С сегодняшнего дня откладывай хлеб, чтоб сухари получились. У нас в кладовке уже припасена ветчина к празднику, я её прихвачу.

— А я могу взять копчёную колбасу и яйца, — пообещал я.

— Хорошо, только чтобы вкрутую были сварены!

— Знаешь, Томек, нужно обзавестись каким-нибудь оружием. Мы вполне можем встретить в дороге диких зверей.

— Я возьму кухонный нож, — говорит Томек. — У нас есть чудесный кухонный нож, его только недавно наточили.

— А у нас нету. Нам всегда соседка одалживает, а за это берёт у нас соковыжималку. Но зато я могу взять молоток.

— Молоток? — поморщился Томек.

— А ты не думай! Как бросится на тебя какой-нибудь лев или тигр, я его сразу молотком промежду глаз — стук! — и шкура готова.

— Как же, попадёшь ты промежду глаз! Лучше взять мыло: когда мы установим, что в окрестностях водятся хищные звери, мы собьём мыльную пену и будем держать её при себе. Подойдёт к нам какой-нибудь зверь, а мы — бац! бац! — мыльной пеной ему в глаза. Понимаешь? Пока он проморгается, мы будем уже далеко! Только помни: клад делить пополам, по справедливости. Всё на две равные части.

— А если там окажутся три золотые тарелки, — говорю я, — то как их поделить по справедливости?

— Одну