и принялись вбивать в доску гвозди.

Я вбил один в середину и сразу попробовал сесть на него. Удивительно, но это оказалось совершенно невозможным. Тогда я вбил в доску все пять гвоздей и предложил Томеку первому провести испытание. Меня ещё дома учили: вежливый человек должен уступать очередь другу. Но Томек не оценил моей любезности. Он заявил, что идея моя и работа моя — значит, мне принадлежит честь быть первым. Как инженеру, который построил мост: он должен первым пройти по нему.

Я даже удивился. Ну и Томек! Каков, а? Перешёл в четвёртый класс, а не может отличить моста от доски с гвоздями. Я ему это прямо сказал, и он страшно рассердился, раскричался даже:

— Подумаешь, я и без тебя могу стать факиром! Я знаю способ получше твоего!

— Какой?

— А такой, что один факир мог два года на одной ноге стоять. Этому и обучиться легко, и штаны твоими дурацкими гвоздями не порвёшь!

— Раз мои гвозди дурацкие, — говорю я, — давай их сюда и бери свою доску.

Томек принялся вытаскивать гвозди. Это оказалось не просто, а когда он, наконец, вытащил их все, в доске остались три маленькие и две большие дыры. Мы оба очень испугались — что теперь скажет повариха? Как ей объяснишь? О факире лучше и не вспоминать! Томек очень расстроился, он боялся нести доску в кухню.

Что тут делать? Конечно, пришлось пожертвовать собой. Как-никак мы с Томском товарищи, на одной парте сидим.

Пошли мы вместе.

Повариха нас сразу заметила и похвалила Томека: какой честный мальчик!

— Сказал, что ненадолго и действительно — принёс.

Но тут она глянула на доску и вскрикнула:

— А это что?

Томек начал извиняться: мы, мол, не знали, нам очень неприятно, как только вернёмся в город, сразу же купим и вышлем точно такую же доску, и всё такое.

Повариха слушала, качала головой. А потом сказала:

— С мальчиками всегда так. Хорошо хоть, что вы свою вину чувствуете. Надо было сразу сказать, что это для игры, а не обед готовить. Для игры я бы вам другую доску дала. Вон ту хотя бы. — И она подала Томеку какую-то доску. — Эту можете взять насовсем, мне она ни к чему. А насчёт того, чтоб купить, выслать, уж бог с вами. Что случилось, того не вернёшь.

Томек держал доску, кланялся и благодарил изо всех сил. Я тоже.

Потом мы пошли к нашему дереву. Томек отдал мне доску и сказал:

— Возьми себе! Не хочу я быть факиром на гвоздях. Лучше начну копить деньги на велосипед — это тоже нелегко!

А мне гордость не позволяла отступить, и я забил в доску три гвоздя, которые у меня остались. Два сломались, когда мы их вытаскивали. Но что это за факир на трех гвоздях? И я не стал больше тренироваться. Сунул доску в кладовку, и всё.

А Томек всё-таки счастливчик. Только он решил копить деньги, и на тебе — воспитатель принёс почту. Томек получил от матери пять злотых на конфеты. Конечно, он сказал, что обойдётся без конфет, и отдал деньги воспитателю, чтобы тот положил их на школьную сберкнижку. А я вечером обнаружил, что у меня на штанах дыра. Сзади. Видно, порвал об этот единственный гвоздь…

Эх, вот бы познакомиться с настоящим факиром! Расспросить бы его: с чего он начинал? И главное, из какого материала у него штаны сшиты? Может, из жести?

Сколько игл у ежа?

Уезжая на каникулы, я заметил: маме немного жалко, что меня так долго не будет дома. Папа тогда всё успокаивал маму: мол, не огорчайся, Яцеку будет хорошо в лагере, ты его просто не узнаешь, когда он вернётся…

Так оно и вышло.

Правда, если бы мы вернулись из лагеря утром, мама, наверно, всё-таки меня узнала бы. Но поезд отходил только после полдника, а вещи мы запаковали ещё до завтрака, весь день делать нам было нечего. Потому-то всё так и получилось.

Мы с Томеком смирно гуляли по парку и вдруг увидели ежа. Томек спросил, знаю ли я, что у ежа шестнадцать тысяч игл. А я, конечно, спросил, откуда он это взял. А Томек сразу:

— Не веришь?

— Не верю, — говорю, — потому что никто их не считал.

— Сейчас сам убедишься, — закричал Томек, — только помоги мне его поймать.

Это было не так легко, но мы всё-таки поймали ежа — в мой берет. Ёж свернулся клубочком, растопырил все иглы, и Томек принялся считать их. Мне пришлось внимательно следить, чтобы Томек не обсчитался. Три раза он всё начинал сначала, досчитал до семидесяти трёх, а потом вдруг ни с того ни с сего спрашивает:

— Ты чего смеёшься?

— Я вовсе не смеюсь, — говорю. — Но вообще-то, если представить себе, что сейчас этот ёж про себя думает, то действительно со смеху можно лопнуть.

— И что же он, по-твоему, думает?

— А то и думает, что вот встретил двух ребят — один — умный, а другой — дурак.

— Дурак тот, кто сбивает со счёта умного, который хочет научно исследовать природу.

— Нет, этот умник хочет полететь вверх тормашками! — докончил я и так его толкнул, что он и вправду кувыркнулся вверх тормашками.

Но сразу же вскочил, подлетел ко мне, и уж тут я кубарем покатился по дорожке. То он оказывался сверху, то я. А когда прибежали старшие ребята, ёж куда-то уже пропал и с ним — мой берет. Даже неизвестно было, где искать, потому что Томек говорил, что разговор у нас начался возле дуба. А мне помнилось, что началось всё у липы. Одно точно: докатились мы до куста можжевельника.

У меня всё лицо было оцарапано, а у моей куртки карман оторван. Томек выглядел ещё краше, то есть ободран был ещё больше. Но ему опять повезло — его встречала не мама, а всего лишь старший брат. А моя мама, увидев меня, даже засомневалась:

— О господи, неужели это ты, Яцек?!

А я очень обрадовался, когда увидел свою маму, и поспешил её успокоить:

— Это я, мамуся! Правда, без берета, но его ёж порвал. Тот самый ёж, который не дал сосчитать своих иголок.

Всё из-за этой жары

Некоторые хорошие дела начинаются самым наилучшим образом, а кончаются так, что ужас, да и только!