– О Господи! – раздраженно возопил Игнатий. – Попросил однумою приятельницу… я хочу сказать, жену одного моего приятеля, – торопливопоправился он, – у нее примерно такая фигура и ножка, как ваши, – отправитьсяпо модным лавкам и составить гардероб, от шляпки до… до самой последней вещицы,какая только может понадобиться женщине. Вы понимаете? – Он значительноулыбнулся Ирене. – Разумеется, это все только на самое первое время, на времяпути, однако можно ручаться, что все первейшего качества, если учесть, какие заэто были убиты в лавках деньги…

– Нет, я не понимаю, – пробормотала потрясенная Ирена. – Выговорите, в лавках? В магазинах? Это что, значит – купили la confection?!Готовое платье?! Mais c’est impossible! C’est un mauvais ton![4]

– Уверяю, ma chère, на вас будут шить лучшие портныеПарижа! Но пока придется потерпеть… Да ну же, Ирена, вы неблагодарны! –воскликнул Игнатий с досадой, увидав, что ее глаза вновь заплывают слезами. – Язабочусь о вас, нарочно занял уйму денег, чтобы обеспечить ваши удобства, а вы– плакать. Право, на вас не угодишь! Пока не до капризов, знаете ли. Вот уладимвсе дела с моим отцом, потом с вашими родителями, – тогда и капризничайте,сколько душе угодно. А пока утрите слезы! Да где же запропастился этот чертовдурак?!

Игнатий гневно выскочил на подножку кареты и чуть ли не носк носу столкнулся с кучером, который как раз в это мгновение поднялся с колен:он раскладывал на траве для просушки свою добычу – мокрые ассигнации.

– А ну собери! – грозно велел Игнатий. – Ты что, ополоумел?А если ветром унесет? Мне, знаешь ли, деньги еще пригодятся: путь до Нижнегоого-го каков, а у меня в кармане пусто. Билеты ведь, знаете ли, взяты самыедорогие, кои по два в ряд, по восемьдесят пять рублей! Не трястись же вкабриолете[5] за шестьдесят пять с персоны!

Мгновение возчик стоял молча, очевидно, не в силахпереварить услышанное, затем в отчаянии всплеснул руками.

– Так как же, барин?! – заблажил он плачущим голосом. – Выже сами… в реку… я думал… мои оне!

– Оне! – передразнил Игнатий. – С ума сошел, кто такимиденьгами бросается?

– Вы и бросались, – совершенно справедливо заметил возчик. –Давеча бросались, с моста.

– Собирай, собирай, нечего тут! – криво усмехнулся Игнатий.– Это просто жест такой был, ну, шутка, ты понимаешь?

– Шутить изволили? – угрюмо переспросил кучер. – Добрыешуточки! А ну как не отдам я денежки? – Он пал на колени и с поразительнымпроворством собрал купюры в кучу – так опытный игрок мгновенно собирает сломберного сукна рассыпанную колоду. – Мои оне – вот и весь сказ! Вы ихвыбросили, выбросили без надобности!

Он сделал движение сунуть деньги за пазуху, однако Игнатийоказался проворнее и перехватил его руку.

– А ну! – только и сказал он холодно, и пальцы возчикаразжались. – Я тебе… это грабеж!

– Грабеж?! – со слезами, но и с хитростью в голос воскликнулкучер. – А вы барышню… увозом… Я что, думаете, не слышал?

Рука Игнатия, уже прятавшая пачку во внутренний кармансюртука, замерла на полпути. Испытующе взглянув на возчика, он медленно, нехотяотделил несколько бумажек и протянул ему:

– Ладно, держи… шантажист! Но гляди, чуть слово скажешь – несносить тебе головы! А теперь – гони! Если опоздаем к омнибусу, я не только этиденьги у тебя вытрясу, но и все твои куриные мозги!

– Не, не опоздаем! – заорал повеселевший лихач. – Мы своедело знаем! Отменно!

Игнатий вскочил в карету, захлопнул за собою дверцу ивозбужденно взглянул на Ирену.

– Вот теперь мне кажется, будто я похищаю вас! – сказал оннегромко, взволнованно.

Глаза его сверкали, брови играли, великолепный рот улыбался,черная густая прядь упала на бледный лоб… Сердце Ирены дрогнуло.

Он был так красив! И не только она принадлежала ему – он ейпринадлежал тоже! А значит…

Ирена толком не понимала, что же это значит, – простонадеялась, что лихач во всю прыть лошадиную мчит их не только к омнибусу, но ик счастью, к коему надобно примчать вовремя, дабы не упустить! Она всей душоюнадеялась на то, что не упустит!

Нижний встретил их прекрасным, колдовским закатом,полыхающим над Стрелкою, и полнейшей пустотою на станции омнибусов. Никто невстретил графа и графиню Лаврентьевых, так что, пометавшись понапрасну насъезжей, Игнатий принужден был взять извозчика и приказал везти себя c молодойсупругой в гостиницу. Собственно говоря, это оказались довольно жалкие номеранеподалеку от станции, но Ирена так намучилась в пути, что не спорила, а велеланемедля подать себе горячей воды, да побольше, послала прислугу в лавку засамым лучшим мылом, а потом с наслаждением начала мыться.

Ей отродясь не приходилось самой мыть себе волосы, но, сдругой стороны, трястись в скверной колымаге вкупе с десятком попутчиков неприходилось тоже (да и из дому сбегать, если на то пошло!), – потому она нестала чиниться и вскоре поняла, что мытье головы – не самое хитрое дело,приуготовленное для нее в жизни. Прислуга призвала прачку, которой частенькоприходилось стирать для постояльцев, и та здесь же, под Ирениным присмотром,замыла кое-что из бельишка. Сушить мокрые вещи она утащила в корзине к себе: неразвешивать же, в самом деле, панталоны и сорочки на убогой обстановке нумера!Принести все прачка посулила завтра поутру, чистое и наглаженное.