А с чего плакать-то?! Все ведь по ее сделалось. Как хотелаИрена – так и вышло. В конце концов, это судьба… Да, вот в чем оправдание, вотв чем утешение: все женщины в их роду по линии материнской венчались совершенноневероятным образом. Начиная с баснословной Елизаветы: венчание у нее тоже былотайное, и ее супруг, Алексей Измайлов, был убежден, что женится на другойдевушке – ее двоюродной сестре, тоже Елизавете… правда, потом оказалось, чтоэта вторая Елизавета – вообще сестра самого Алексея. История, словом, вышлазапутанная, так что через три или четыре года, окончательно все разъяснив и безпамяти полюбив друг друга, Алексей и Елизавета сочли за лучшее обвенчатьсязаново – явно, тем паче что имели уже двоих детей. Прабабка Ирены, Мария, дочкаЕлизаветина, венчалась, правда, по всем правилам: в Александро-Невской лавре,одетая в самый роскошный туалет, и от венца возвращалась в белой карете,запряженной белыми лошадьми цугом… Однако счастья это ей не принесло: толькочерез десять лет она и супруг ее, барон Димитрий Корф, поняли, что рожденылюбить, а вовсе не ненавидеть друг друга. А бабушка Ангелина?! От Ирены,конечно, скрывали пикантные подробности, однако она откуда-то знала, чтоАнгелина венчалась с дедушкой Никитою Аргамаковым (тогда, понятно, никаким недедушкою, а молодым князем, лихим гусаром!) в Париже, в 1814 году, и к томувремени их дочь Юленька уже родилась! Что же говорить об этой Юленьке…[3]Сейчас они с мужем – образец супружеской любви, однако старая-престарая, ещемаменькина, нянька Богуслава (она-то, к слову сказать, и назвала Ирину некогдана польский манер Иренкою, после чего имя это пристало к ней крепчекрестильного) однажды проболталась, что пани Юлька была смерть бедовая дивчинкаи замуж хотела выйти поначалу совсем за другого человека, причем, что самоезамечательное, тоже бежала с ним, желая тайно обвенчаться! На ее счастье, этоне удалось, однако ведь бежала! Ведь хотела! Так что, если порассудить, никтоиз женщин их рода Ирену упрекнуть не сможет: ни на этом свете, ни на том. Да ивсе равно уж, упрекай не упрекай, она теперь Лаврентьева… Помнится, раньше онис братом спорили, кому какая фамилия больше нравится, Станислав предпочиталименоваться Белышом, Ирена – Сокольской…

Она зябко вздрогнула, вспомнив, что отныне и навсегда –Лаврентьева.

– Вы дрожите, Ирена? – раздался голос рядом.

В ту же минуту на нее точно шквал обрушился: Игнатий стиснулее в объятиях и прижался к губам своим возбужденно дышащим, влажным ртом.

– Душенька, люблю, люблю тебя… ты видишь? Останови! –возбужденно вскричал он вдруг, и не успела Ирена опомниться, как Игнатийвыволок ее из кареты и, не спуская с рук, закружил по обочине дороги, крича: –Я счастлив! Боже мой! Я счастлив!

Она, перепуганная, ошеломленная, беспомощно цеплялась занего, не в силах совладать с головокружением. Была за ней такая слабость: дажена чинных каруселях, едва вертящихся, дурно делалось, а тут этакая круговерть!

– Что же ты молчишь? – упоенно воскликнул Игнатий. – Скажи,что любишь, что ты моя, что счастлива так же, как я!

Ирена едва нашла в себе силы разомкнуть судорожно стиснутыегубы и что-то пробормотать: да, мол, да…

Игнатий резко остановился, снова влепил Ирене звучныйпоцелуй, затем разжал руки и довольно бесцеремонно опустил ее на землю.

– Люблю! Слышишь? – закричал он – и побежал куда-то.

Пошатываясь, с трудом соображая, Ирена смотрела ему вслед.Игнатий мчался по дороге, выделывая какие-то немыслимые антраша и выкрикиваямузыкальные фразы. Ирена, как что-то бесконечно далекое, чужое, вспомнилалегкую, прелестную, грациозную мелодию «Ламмермурской невесты». Когда-то напремьере этой оперы они впервые увиделись с Игнатием… Потом Ирене долгое времяказалось, что она полюбила его именно во время арии Лючии – такойнепринужденной, такой страстной! Почему сейчас кажется, будто это былоневыносимо давно… может быть, и вовсе даже во сне?

В глазах наконец прояснилось, тошнота прошла, и Иренаогляделась.

Повозка их стояла посередь дороги, лихач в своей вызывающейшляпе с перышком невозмутимо поглядывал то на застывшую, как знак вопроса,Ирену, то на Игнатия, который… о Господи, который добежал до узенького, дажеиздали кажущегося ненадежным мостика, перекинутого через какую-то речушку собрывистыми берегами, и вскочил на его горбатые перила с ловкостью и легкостью,сделавшими бы честь любому циркачу.

– Обожаю тебя, Ирена! – закричал он, закидывая голову ксолнцу. – Ты видишь? Ничего для тебя не жаль!

Резко взмахивая одной рукой для удержания равновесия, онвдруг сунул другую в карман и, выхватив изрядную пачку денег, швырнул ее ввоздух.

Разноцветные бумажки взлетели радужным веером – и медленно,кружась в воздухе, начали осыпаться в воду.

Лихач с нечленораздельным воплем сорвался с козел и ринулсяпод берег, а Игнатий, к великому облегчению Ирены, наконец-то соскочил с перил,не нанеся себе ни малейшего урона, и, пошатываясь, побрел к недвижимо застывшейдевушке.

Ирена уставилась на него, не столько растроганная, сколькоразгневанная его безумным порывом. А ну как Игнатий сорвался бы с мостка да, недай Бог, убился бы? В каком положении оказалась бы тогда Ирена? Мало того, чтоона уже тайная жена молодого графа Лаврентьева… сделаться вдобавок его тайноювдовою?! А ежели полицейское дознание установило бы свершившееся венчание,узнало бы об Ирене, факт сей получил бы огласку?! Как бы это выглядело состороны: жених убился, не успев вступить в свои законные права. Да ведь этокурам на смех! Непременно сыскались бы злые языки, объявившие, что ИгнатийЛаврентьев спохватился – да было уж поздно, вот он и предпочел смерть такомусупружеству.

Слезы заволокли Ирене глаза, и лицо Игнатия виделось смутно,расплывчато, будто в тумане. Если бы с ним что-то случилось… знать, что онаникогда больше не увидит этих безупречно прекрасных черт, этих огненных очей,не ощутит его взволнованного дыхания, его объятий… нет, она не пережила быэтого, просто не пережила бы!

– Прости, – раздался совсем рядом смущенный, задыхающийсяшепот, и чудесные глаза Игнатия близко-близко глянули в ее глаза. – Не плачь,ох, я сущий болван! Я совсем лишился рассудка от счастья! Сознание, что ты моя,что принадлежишь мне навеки, сделало меня безумным. Знай, Ирена, что я буду любитьтебя всю жизнь, до самой смерти, и еще не одно безумство будет совершено в твоючесть.