Эти самые «веки вечные», неожиданно взбредя в голову,почему-то растрогали Ирену едва ли не больше, чем слезы в глазах Игнатия, былов этих словах что-то роковое, бесповоротное. Ирена вдруг ощутила себя тайнойхристианкой, которая бросается под жадными взорами язычников на арену, гдепогибают ее собратья по вере. Самопожертвование – вот как это называется!Конечно, она навлечет на себя гнев родителей, однако… Игнатий! Игнатий будетсчастлив! Ну а родители поймут ее, когда она скажет, будто Игнатий ужеприставил пистолет к виску, готовый немедля застрелиться, ежели она несогласится бежать с ним!

«Вы слышали? Ирена, знаете, такая красавица, дочь графаАлександра Белыш-Сокольского, к ней еще сватались самые завидные женихи…Вообразите, сбежала с возлюбленным! Нет, вы не подумайте ничего плохого: онбаснословно богат и тоже человек из общества, сын графа Лаврентьева. Непонимаю, почему ее родители так противились этому браку: из этих молодых людейполучилась великолепная пара!»

Ирена возбужденно сверкнула глазами, вообразив подобныеразговоры, и вдруг ее словно ледяной водой окатили: ни слова о бегстве не былопока что сказано Игнатием! С чего вообще Ирена взяла, будто его мысли к этомуобращены? Может быть, он сейчас же поднимется – и прямиком отправится к ееотцу? Хотя нет, не получится. Ни отца, ни матушки нет в городе: они гостят вПетергофе и воротятся лишь к исходу недели, через три, а то и четыре дня. Ах,какая чудная, какая благоприятная пора для тайных свиданий, а затем и длятайного венчания!.. Ну просто грех не распорядиться случаем. Ирена в жизни непростит Игнатию, если тот сию же минуту не утрет слезы и не скажет…

И снова ей пришлось испуганно отпрянуть, потому что Игнатийвскочил с колен столь же внезапно, как давеча рухнул на них, – и надвинулся наИрену, так сверкая глазами, что ей почудилось, будто из них сыплются настоящиеискры – как от бенгальских огней.

– Жизнь моя и смерть в руках ваших! Согласны ли вы бежать сомною, чтобы венчаться тайно, а затем, заручившись благословением моего отца,пасть в ноги вашим родителям, умоляя их о прощении? Говорите сразу: да или нет,не то…

Он умолк, и рука его скользнула за борт сюртука.

У Ирены сладко замерло сердце: сейчас Игнатий выхватитнаконец пистолет!.. Нет, пистолет за отворотом на груди не поместится. Можетбыть, хотя бы кинжал?.. И чтобы не дать себе окончательно разочароваться примысли, что и кинжал вряд ли спрятан в жилетном кармане Игнатия, Ирена выпалила:

– Да! Да, я готова!

И зажмурилась, чтобы лучше освоиться с мыслью: словосказано, жребий брошен, жизнь круто поворачивает по новому руслу, изменяяпрежнее течение – на веки вечные!

Входя в церковь, Ирена боялась, что священник откажетсявенчать… из-за ее платья.

Каждая девушка в мечтах своих видит этот день и себявоображает в кисейном белоснежном платье со множеством кружев, оборок и воланов,с пышными рукавами и скромным декольте, отделанным преширокой кружевной бертой.На голове следует быть роскошной фате, подколотой к миртовому или померанцевомувенку одним из двух способов: à la vierge, по-девичьи, – так, чтобы фатаспускалась вдоль спины до полу, – или à la juive, по-иудейски, прикрываялицо. Правила на сей счет существовали весьма строгие – венчальное платьеневесты обязательно должно иметь рукава: находиться в церкви с обнаженнымируками и в декольте было нельзя. Ежели свадебный обряд совершался утром, вообщеследовало быть в «высоком» платье: закрытом и с длинными рукавами. Недозволялось употреблять духи. Нарушение этих правил не только осуждалось – могвовсе не состояться обряд!

Вот Ирена и струсила: а ну как батюшка обрушится на нее –нельзя, мол, венчаться в буфмуслиновом платьице того прелестного, нежногозеленого оттенка, который называется цветом осинового листа (глаза Ирены отэтого приняли тот же редкостный отлив). Нельзя венчаться в шляпке «памела» свысокой тульей и множеством цветов и колосьев, пусть даже фасон этот ужеполвека не выходит из моды! В руках надобно держать померанцево-миртовый букет,а не этот ридикюльчик… Ридикюльчик, конечно, был просто чудо что такое,кашемировый, четвероугольный, по сшивкам золотая тесемочка, а углы вышитырозанами: цветной шелк и золотая нить, ну просто очаровательно! И все-таки…

Но ничего подобного! Похоже, наряд невесты менее всегоинтересовал священника. Потому ли, что в этой заброшенной церквушке на Озеркахредко бывали настоящие пышные свадьбы, потому ли, что Игнатий щедро заплатил затайные услуги, но обряд свершился без ненужных вопросов и с ошеломляющейбыстротой.

И вот все позади: произнесены вечные клятвы, закованынеразрывные цепи, налагающие на людей бесконечные обязательства. И часу неминуло, как молодые супруги уселись в карету… У Ирены мелькнула, конечно,безнадежная мысль, что невесте должен подаваться «парад» – большая свадебнаякарета, запряженная четырьмя конями, с кучером в цилиндре и золотых галунах, сдвумя ливрейными лакеями на запятках. Нет, у них был наемный извозчик – ксчастью, не какой-нибудь дешевый ванька в армяке и простой шапке, а настоящийлихач в ярком, особенном – кучерском кафтане из цветного сукна; шапка его былаукрашена фазаньим перышком, – кучер был просто загляденье, а все-таки,все-таки, все-таки…

Ирену мимолетно удивило, что Игнатий не держит в городесвоего экипажа, не имеет квартиры, куда следовало бы поехать после венчания:все-таки звание графского сына кое к чему обязывало! Можно не сомневаться:отношения Игнатия с отцом, конечно же, не самые лучшие, если граф держит сына втаком черном теле. И у нее поджилки затряслись при мысли, какой гнев обрушитсяна головы молодых, когда они вот так, не званы не жданы, появятся в Лаврентьевеи бухнутся в ноги хозяину: благословите, батюшка! Не лучше ли, струсила Ирена,для начала сознаться во всем ее родителям, переждать и перетерпеть их грозу, апотом, когда гнев утихнет – пусть не скоро, но утихнет же он когда-нибудь –дело ведь сделано, чего попусту громы-молнии расточать?! – отправить графаЗигмунта улаживать судьбу дочери… Но тотчас гордость взыграла, Ирена самолюбивовскинула голову. Еще чего недоставало! Нет, она не иначе воротится домой, как вобразе всем довольной замужней дамы – молодой графини Лаврентьевой! – и никтоникогда не заподозрит, что она сейчас дорого заплатила бы за ту самую вуальà la juive – прикрывающую лицо, да как можно плотнее. Чтобы без помехвсплакнуть…