Поймав себя на том, что пытаюсь немелодичноподпевать тихому женскому голосу, я стянул наушники, выключил плеер. Нет. Ясюда не бездельничать приехал.

Что на моем месте предпринял бы Джеймс Бонд?Нашел таинственного Иного-предателя, его клиента-человека и автора подметногописьма. А что предприму я? Буду искать то, что мне просто жизненно необходимо!В конце концов, внизу, у охраны, должны быть удобства… Где-то за окном,казалось — совсем рядом, тяжело ухнула бас-гитара. Я вскочил, но в квартиреникого не обнаружил.

— Здорово, братва! — разнеслось за окнами. Яперегнулся через подоконник, окинул взглядом стену «Ассоли». И обнаружил на дваэтажа выше открытые окна, из которых и доносились блатные аккорды в неожиданномпереложении для бас-гитары.

Давно я не давил кишки наружу,

Давным-давно кишки наружу не давил,

И вот совсем недавно обнаружил,

Что я давно кишки наружу не давил.

А ведь бывало я как выдавлю наружу!

Никто из наших так наружу не давил!

И я тогда один за всех давил наружу.

За всех наружу я тогда один давил!

Невозможно было даже представить большийконтраст, чем тихий голос Зои Ященко, солистки «Белой гвардии», и этотнемыслимый шансон на бас-гитаре. Но песня почему-то мне нравилась. А певец,исполнив проигрыш на трех аккордах, стал сокрушаться дальше:

Бывает щас я иногда давлю наружу.

Но это щас, совсем не как тогда.

Совсем не так мне давится наружу,

Давить, как раньше, я не буду никогда…

Я захохотал. Все атрибуты блатных песенприсутствовали — лирический герой вспоминал дни былой славы, описывал своенынешнее состояние и сокрушался, что былого великолепия ему уже не добиться. Ибыло у меня сильное подозрение, что если прокрутить эту песенку по «РадиоШансон», то девяносто процентов слушателей даже не заподозрят насмешки. Гитараиздала несколько вздохов. И тот же голос запел новую песню:

Никогда в психушке не лечился.

Ты меня не спрашивай о ней…

Музыка прервалась. Кто-то печально вздохнул ипринялся перебирать струны.

Я больше не колебался. Порылся в картоннойкоробке, достал бутылку водки и батон копченой колбасы. Выскочил на плошадку,захлопнул дверь и двинулся вверх по лестнице. Найти квартиру полуночного бардаоказалось не сложнее, чем обнаружить спрятанный в кустах отбойный молоток.Включенный отбойный молоток.

Перестали птички петь,

Красно солнышко не светит,

У помойки во дворе

Не резвятся злые дети…

Я позвонил, совершенно не уверенный, что меняуслышат. Но музыка прервалась, а через некоторое время дверь открылась.

На пороге, добродушно улыбаясь, стоялневысокий коренастый мужчина лет тридцати. В руках он держал предметпреступления — бас-гитару. С каким-то мрачным удовлетворением я заметил, что онтоже стрижен «под бандита». На барде были заношенные джинсы и очень занятнаяфутболка — десантник в русском обмундировании огромным ножом перерезал горлонегру в американской форме. Ниже шла гордая надпись: «Мы можем напомнить, ктовыиграл вторую мировую войну!»

— Тоже ничего, — глядя на мою футболку, сказалгитарист. — Давай.

Забрав водку и колбасу, он двинулся в глубьсвоей квартиры. Я посмотрел на него сквозь Сумрак. Человек. И такаяперемешанная аура, что я с ходу отказался от попыток понять его характер.Серые, розовые, красные, синие тона… ничего себе коктейль. Я двинулся загитаристом. Квартира у него оказалась раза в два больше моей. Ох, не игрой нагитаре он на нее заработал… Впрочем, это не мое дело. Куда смешнее, что, кромеразмера, квартира выглядела точной копией моей. Начальные следы великолепногоремонта, спешно свернутого, а отчасти и не доведенного до конца.

Посреди чудовищного жилого пространства —пятнадцать на пятнадцать метров, не меньше — стоял стул, перед ним — микрофонна штанге, хороший профессиональный усилитель и две чудовищные колонки. А еще устены стояли три огромных холодильника «Бош». Гитарист открыл самый большой —тот оказался абсолютно пустым, и поместил бутылку водки в морозилку. Пояснил:

— Теплая.

— Холодильником не обзавелся.

— Бывает, — согласился бард. — Лас.

— Чего «лас»? — не понял я.

— Зовут меня так. Лас. Не по паспорту.

— Антон, — представился я. — По паспорту.

— Бывает, — признал бард. — Издалека пришел?

— На восьмом живу, — объяснил я.

Лас задумчиво почесал затылок. Посмотрел наоткрытые окна, пояснил:

— Я открыл, чтобы не так громко было. А то ушине выдерживают. Собирался тут звукоизоляцию делать, но деньги кончились.

— Это, похоже, общая беда, — осторожно сказаля. — У меня даже унитаза нет.

Лас торжествующе улыбнулся:

— У меня есть. Уже неделю, как есть! Вон тадверь.

Вернувшись (Лас меланхолично нарезал колбасу),я не удержался и спросил:

— А почему такой огромный и такой английский?

— Ты фирменную наклейку на нем видел? —спросил Лас. — «Мы придумали первый унитаз». Ну как его не купить, за такуюнадпись-то? Я все собираюсь наклейку отсканировать и чуть-чуть подправить.Написать: «Мы научили людей…»!

— Понял, — сказал я, — Зато у меня установленадушевая кабина.

— Правда? — бард поднялся. — Три дня помытьсяне могу…

Я протянул ему ключи.

— Ты пока закуску организуй. — радостно сказалЛас. — Все равно водке еще минут десять стыть. А я быстро.

Хлопнула дверь, и я остался в чужой квартире —наедине с включенным усилителем, нарезанной колбасой и огромными пустыми холодильниками.