Никому, черт бы его побрал!..

Все было бы в сто раз проще, будь у него жена и некотороеколичество подрастающих наследников.

У него не было жены и вообще никого не было, ибо всерьез онзанимался только работой. Никто и ничто не интересовало его так, как егодрагоценная работа. Девиц, со всех сторон бросавшихся на него, он время отвремени приближал к себе, очень ненадолго, – пользовался ими легко и судовольствием, потом снисходительно и ласково целовал прощальным поцелуем,нежно трепал по затылку, отпускал и больше не вспоминал о них никогда. У негохватало порядочности и чувства юмора никому и ничего не обещать, потому и взятьс него было нечего, хотя некоторые пытались, и Полина искренне их жалела.

Переболеть Троепольским и не нажить осложнений было трудно.Заразившиеся им непосредственно в стенах конторы страдали у Полины на глазах, иона утешала их, подставляла плечо, выслушивала откровения, давала советы,печалилась, заваривала кофе, самый что ни на есть настоящий, не растворимый,боже упаси!.. Никому, кроме Феди Грекова и Варвары Лаптевой, которые все провсех знали, и в голову не приходило, что у Полины Светловой тот же самыйдиагноз.

Да, но она вылечилась. Конечно, вылечилась. Ну, почти.Почти.

– Спасибо вам большое, – ни с того ни с сего произнеславежливая и красивая Федина племянница. – Я, наверное, поеду.

– Может, кофе все-таки, – безнадежно предложил Марат, ноплемянница посмотрела на него и улыбнулась как-то так, что сразу стало ясно – Мараттут ни при чем. Совсем ни при чем.

Она подтянула с пола свой рюкзачок, откинула назад волосы,еще раз улыбнулась – на этот раз улыбка была прощальной – и пошла по коридору всторону наружной двери. Полина и Марат смотрели ей вслед.

Полина думала – надо же быть такой красавицей!

Марат думал – сейчас уйдет, и все, черт возьми!..

Охранник открыл запищавшую кодовым замком дверь, потом онастукнула, закрываясь, и Марат очень озабоченно произнес:

– Кажется, я машину не запер.

– Какую машину?..

– Свою. Пойду проверю. Это было смешно.

Он заскочил в свою комнату, через секунду вылетел оттуда –рука просунута в один рукав, второй волочится по ковру, в кулаке дляправдоподобия ключи от машины.

– Надо проверить, – озабоченно повторил он, хищным взоромкосясь вдоль коридора.

Полина согласно покивала.

Он был уже у самой двери, когда она крикнула:

– На вечер никаких свиданий не назначай!

– Почему это?!

Держа ключи в зубах, он натягивал куртку.

– Совещание по “Русскому радио”.

– Черт возьми, точно!

Дверь опять запищала, приглушенно бабахнула, и все стихло,только рамштайновский ритм остался в пустом коридоре.

Стало грустно и заломило в висках – да что за козел работаетпод этот самый “Рамштайн”! Сейчас она ему устроит. Или им. Сейчас она всемустроит!

Вообще Полина Светлова была миролюбива, незлопамятна иравнодушна ко всему на свете, кроме работы и Арсения Троепольского, но тольконе сегодня! Сегодня ужасный день. Самый худший день в ее жизни.

Сзади послышался какой-то странный звук, как будто мышьскреблась, и еще писк, тоже вполне мышиный. Черт возьми, еще и мыши!..

Но это была китайская хохлатая собака Гуччи, котораявыбралась из ее комнаты из-под теплого пледа и теперь тряслась мелкой дрожьюпосреди коридора. Тряслась, и лапкой скребла ковер, и смотрела с жалобнойукоризной.

– Бедный мой!

Полина сунула свою чашку на гостевой круглый стол,подхватила Гуччи на руки, побежала и в своей комнате сразу кинулась заперегородку, где у нее были крохотный диванчик, на котором она не помещалась,кофеварка и кювета для Гуччиных надобностей, стыдливо задвинутая в самый угол.Гуччи в кювете вполне успешно освоился, но все равно ему требовалось, чтобыПолина непременно присутствовала при столь деликатной процедуре.

Полина присутствовала. Гуччи стыдливо оглядывался и дрожал.Потом выбрался, покосился на кювету и содеянную в ней кучку и улыбнулся Полинесмущенно.

– Хороший мальчик, – похвалила его она, – умница.

Гуччи вовсе не был уверен в том, что он хороший мальчик иумница. Он вообще ни в чем не был уверен, и несовершенство мира и егособственное приводило его в ужас, и никто, никто этого не понимал!..

Полина подняла его, погладила по прическе “с начесом”, опустилав кресло и накрыла пледом. И тут зазвонил телефон. Мобильный, у нее в сумке.

Сердце сильно ударило. Она знала, кто звонит и зачем.

Номер определился, но и без этого все было ясно.

– Да.

– Полина.

– Ты где, Троепольский?

У него был очень сердитый голос. Когда волновался, он всегдаговорил быстро и сердито.

– Я у Феди. Он… умер.

– Что?!!

– Полина. Он умер. Его убили, по-моему. Милиция считает, чтоэто я его убил.

– Как?!

– У Сизова заняты все телефоны. Скажи ему, чтобы он положилтрубку и перезвонил мне. Немедленно.

– Как… убили?! Арсений, что случилось?!

Ноги не держали ее – впервые в жизни она поняла, что этотакое, когда ты пытаешься стоять и никак не можешь. Пошарив рукой, онаприткнула себя в кресло. Гуччи взвизгнул. Она не обратила на него внимания.

– Ты поняла меня?

– Кто считает, что это… ты?!

– Милиция так считает. Потому что я ее вызвал. Это дажезабавно.

Слово “забавно” в устах Арсения Троепольского означалокрайнюю степень бешенства.

– А… адвокату позвонить?

– Пусть мне перезвонит Сизов. Прямо сейчас. Все, Полина.

Телефон тренькнул, разъединяясь. Полина зачем-то наклониласьи положила его на пол. Оглушительная тишина висела в конторе – никакогошевеления или рамштайновского ритма. От этой тишины невозможно было дышать.

Она перешагнула через телефон и выбралась в коридор.

Сизов маячил на пороге своего кабинета. Саша Белошеев выехалв коридор вместе с креслом и теперь вытягивал шею в ее сторону, откинувшись наспинку. На коленях у него была компьютерная клавиатура. Ира выглядывала изсвоего кабинета – на кончике носа очки, в одной руке папка, а в другой ручка.

Все слышали, как Полина кричала. У них в конторе никтоникогда не кричал.