был для нее наставником, жилеткой, иконой и всем тем, чем мужья для своих жен становиться не должны.

Песня, сразу ставшая хитом, вызвала много споров – является она богохульной или нет. Но даже самые вольные переводы текста не обнаруживают в себе ничего, что оскорбляло бы чувства верующих. Разве что аккорды для такой темы мрачноваты, но это, скорее всего, передает тяжесть положения того самого личного Иисуса, ведь люди не боги и быть жилеткой бывает тяжело.

Анька, к примеру, на эту роль не годилась вообще. Она любила выполнять первую часть подружеского долга, но вторую – вытирание соплей – ненавидела всем своим существом. Обычно ее сочувствие ограничивалось фразой: «Ты мужик или нет?!» Могла еще ударить кулаком по столу. Почему-то ей казалось, что должно помочь. Если это не помогало (а это не помогало), она предлагала накраситься и пойти на дискотеку. Что из этого сработает с Женькой, никто не знал, но я решила, что разберусь на месте.

Когда после долгого и безответного стука я вошла к Женьке в вожатскую, он сидел на кровати в расстегнутой рубашке и пытался сжать в кулаке пионерский галстук так, чтобы его не было видно.

– Вот объясни мне, – сказал он, не отрывая взгляда от кулака, – чего вам надо? Вот этого? – Женька разжал кулак, и на ладони развернулся алый треугольник.

– В том числе. Но каждой свое. С вами так же. Вот тебе чего надо?

Я приготовилась услышать все в подробностях. Именно так стала бы рассказывать Анька, но Женька не ответил и продолжал молча смотреть на галстук.

– Если бы я была в такой ситуации, – учительским тоном сказала я, – то сначала все у нее обстоятельно выяснила: что у нее с ним, какие планы на тебя и почему она так странно себя ведет – как березы в столовой, не знает, куда наклониться.

Женька поднял на меня глаза и хмыкнул:

– Ты уже в такой ситуации и почему-то не спрашиваешь. Ты даже не знаешь, кто такой этот твой Ринат.

– С этим я сама разберусь. И это не такая же ситуация! – возмутившись, я ударила кулаком по столу и автоматически выпалила Анькину фразу: – И вообще, чего ты тут раскис? Ты мужик или нет? Ну раз не тебя выбрала, то и черт с ней. И Олега этого пошли куда подальше, чтобы не цеплялся.

– Вот сама и пошли.

– Да я и послала! В столовой. Наташа может подтвердить.

– Ага! Саданула так, наверное, по столу «Э-эх!» и сказала, что не мужик он.

– Прости… – спохватилась я. – Я не то имела в виду.

Я уже хотела признать поражение и снять с себя полномочия личного Женькиного Иисуса, но внезапно он отбросил галстук в сторону, встал с кровати, притянул меня к себе за затылок и, прижимая к голой груди, стал целовать в губы.

От неожиданности я негромко вскрикнула и тут же почувствовала во рту что-то вроде апельсинового чупа-чупса, от которого совершенно невозможно было избавиться. Он, как слепой котенок, тыкался в зубы, в язык, в нёбо, и везде ему были не рады. Из вожатской солидарности я попробовала ответить, захватила Женькину удивительно мягкую нижнюю губу, но он вырвался и продолжил свои странные тычки, глухо при этом постанывая.

Теперь стало совершенно очевидным, что Сережа целуется лучше, потому что хуже было просто некуда. Женька еще немного пожевал мои губы и отстранился.

– Мне иногда помогает, – как ни в чем не бывало сказал он, застегивая рубашку. – Что у нас там по плану дальше?

– Не знаю, – осипшим голосом ответила я. – Осталось только накраситься и на дискотеку пойти.

За то, что Женька перед дискотекой сделал из Наташи Анджелину Джоли, она простила его и оставила свою волшебную палочку в корпусе. Ее короткие волосы были сегодня уложены по-особенному – асимметрично, с зачесом набок, а чтобы прическа не распадалась, ее держали заколки-бабочки, которые при движении взмахивали блестящими крыльями. Когда-то это было модно – последний писк конца девяностых. Вдоль стены с расцветающими на ней бумажными цветами Маринка прошла с такими же.

За пультом сидел Колян с красными значками на желтой олимпийке. В ультрафиолете они снова казались фиолетовыми, но то, что это звезды, было видно издалека. Зачем-то размахнувшись, он нажал кнопку на ноутбуке. По обеим сторонам от него задребезжали колонки, дымный зал наполнился музыкой, и все пространство между колоннами, которые подпирали вожатые, оказалось занято танцующими парами.

Окруженный расцветающими во вспышках стробоскопов маками, возле стены остался стоять Леха. Обычно он ходил в шортах Adadas и одинакового фасона синих футболках с растянутым воротом, чтобы были видны ключицы и трапециевидные мышцы спины. Это тоже был какой-то элемент моды. На дискотеку Леха одевался иначе. Для таких случаев у него были другие футболки – красные, но тоже с растянутым до нужной границы воротом, и камуфляжные штаны с рисунком «зима», которые потрясающе на нем сидели.

Улыбаясь, со сложенными на могучей груди руками он искал глазами жертву, но все предусмотрительно попрятались за колонны. Леха строго соблюдал свои табу и даже в бутылочку на Маринкином дне рождения не играл, но танцевать же – не целовать. Правда, танцевал Леха так, что всего остального уже было не надо. Но сегодня я не пряталась. С первыми же аккордами какого-то затертого до дыр медляка я вышла из-за колонны и направилась прямо к нему.

– Смуглянка не ходит на дискотеки! – сочувственно покачал головой Леха и сжал меня так сильно, что я с трудом смогла поднять руки, чтобы положить их ему на те самые мышцы, которые были обнажены из-за слишком сильно растянутого ворота.

Пока он не добрался до шнуровки на моем любимом сарафане, я поспешила перейти к делу:

– Расскажи мне, кто он.

Здесь все было просто и предсказуемо.

– Сто поцелуев принцессы, – прошептал Леха, наклонившись к моему уху, и шумно вдохнул запах парижских каштанов. – Эта информация слишком секретная, а потому дорогая.

Действительно дорогая, но Леха научил нас одному приему: если не можешь что-то вернуть или нужно дать обещание, которое не можешь выполнить, обещай сделать это после смены. Не в следующую смену, а именно после. Все, что происходит вне «Гудрона», не имеет силы и неизвестно, существует ли вообще. Здесь часто кажется, что внешний мир уже давно рухнул в тартарары. Кстати, так постоянно утверждал и Анатолий Палыч, который каждый день смотрел новости, а там только об этом и говорили.

– После смены, – пообещала я.

– Ах ты! – Леха от досады сбился с такта, и пришлось немного простоять на месте. – Ладно, расскажу, –