с таким же успехом заглянуть в Общественную библиотеку.

Я поздоровалась с Дорис и Фэй по пути к стеллажам, остановившись в тихом уголке с некоторыми моими любимыми книгами. Я нашла Терри сидящим за столом, склонившимся над «Не называй нас мертвыми» Дейнца Смита. Он держал книгу обеими ладонями, как будто это был сборник гимнов. Я прочистила горло.

Не поднимая взгляда, Терри разгладил уголок страницы, которую исписал какой-то язычник.

– Как ты нашла меня?

– Здесь не так много мест, где можно побродить бесплатно. Ты променял один порок на другой. По крайней мере, этот не разрушительный.

– Разрушительный по-другому, – поправил он и закрыл книгу. – Теперь, когда мы установили, что я разорен, безработный и наркоман, чего ты хочешь?

– Я прихожу с подарками. Вообще-то, с подарком. Единственным в своем роде, – я положила книгу в твердом переплете на деревянный стол.

Терри зевнул, заглядывая в книгу. И резко захлопнул рот. Он прикусил язык, но я знала, что слезы навернулись не из-за этого. Он погладил твердую обложку одним пальцем, затем одним движением сорвал пленку и отбросил ее за спину. Теперь он плакал. Во весь голос. Звук эхом разносился по залу, заполняя проходы между полками, отражаясь от книг, которые я знала и любила. Я не останавливала его. Я ничего не сказала. Вместо этого положила руку на его дрожащее плечо, когда он прижимал к груди книгу своего сына – душу своего сына.

Слезы – это язык горя. А горе – это язык любви.

Глава восьмидесятая

= Шарлотта =

Два часа понянчившись с Роу, я опоздала к Тейту. Солнце давным-давно село. Он должен был скоро вернуться домой, поэтому я помчалась в его комнату, перекинув через плечо тубус с чертежами. В нем были три гигантских плаката с одним и тем же отрывком из «Милого Яда».

Огромными.

Которые невозможно не заметить.

Мне нужно повесить их где-нибудь, от чего Тейт не сможет отвести взгляд. Он мог пройти сквозь стену, даже не взглянув. Но его потолок? Я уставилась на место над его матрасом. Если Тейт не хотел задохнуться, ему придется спать на боку или спине.

Положив экземпляр «Милого Яда» на прикроватную тумбочку, я обклеила кровать постерами. Один на левой стене. Один справа. Один на потолке. Я забралась на его одеяло, встав на цыпочки. Пустая корзина для мусора, перевернутая вверх дном, возвышалась над моей головой, ее основание разглаживало плакат.

– Я хотел бы сообщить о взломе.

Я замерла.

Мусорное ведро упало на простыни.

Тейт стоял у двери, прислонившись к косяку и прижимая к уху телефон. Его взгляд поразил меня, как две заостренные стрелы. В его глазах плясало веселье.

Улыбка расползлась по моему лицу. Я подыграла ему и встала коленями на одеяло, выставив вперед прижатые друг к другу запястья.

– Спросите копов, есть ли у них пушистые наручники. Всегда хотела их попробовать.

Он шагнул вперед, схватил меня за руки и опустил на матрас, держа их над моей головой. Я обхватила ногой его спину. Тейт не потрудился снять с меня платье и вошел в меня; его губы встретились с моими, а рука опустилась к моему клитору. Его толчки были грубыми. Глубокими. Быстрыми.

Я кончила первой, пульсируя вокруг него. Закончив, он рухнул рядом со мной, уставившись в потолок.

– Теперь обставляешь мою квартиру? – он наклонил голову, в голосе послышались нотки юмора. – Интересный выбор декора.

– Тебе потребовалось время, чтобы заметить.

– Ты отвлекла меня, – перевернувшись на бок, Тейт прошелся пальцами по моей ноге и начертил ленивые круги на внутренней стороне бедра, глядя сквозь меня. – Ты окружила ими мою кровать, как молитвенным кругом.

– У меня есть привычка быть дотошной.

– Они одинаковые?

– Да, – я сделала паузу. – Это отрывок из «Милого Яда».

Кончики его пальцев замерли.

– Чарли.

Я не могла оценить его тон. Я знала, каким он не был – гортанным, предупреждающим, надломленным. Но это не продвинуло меня особенно вперед.

– Ты сердишься?

– Я никогда не сержусь на тебя, Чарли, – шепотом вырвалось у него.

– Ты говоришь так, будто это плохо.

Он не ответил. Просто поцеловал меня в нос, прошел в ванную комнату и включил воду в раковине. Я последовала за ним, взяв влажную салфетку, которую он протянул мне. Мы привели себя в порядок и привели в порядок нашу одежду. Тейт сместил руки к туалетному столику, прижимая меня к нему. Галстук болтался у него на шее, как петля.

Я обратила внимание на волосы, торчащие в разные стороны.

– Долгий день?

– Теперь лучше.

– Хочешь поговорить об этом?

– Неудачная попытка ЭКО. Снова. На следующей неделе ей исполняется сорок девять. Ее репродуктивный эндокринолог посоветовал ей прекратить. Она пришла ко мне за вторым мнением.

– Ты не специалист по бесплодию.

– Нет, но я ее гинеколог и акушер, специализирующийся на беременностях с высоким риском, поэтому она мне доверяет, – он запустил пальцы в мои волосы, скользнув губами по моему плечу. – Я не сказал ей того, что она хотела услышать. Она разрыдалась передо мной, Чарли. Сказала, что никогда не простит себе, что не попыталась раньше.

– Возможность длится мгновение. Сожаление длится всю жизнь. Так обычно говорила моя мама.

– Ты не часто говоришь о ней.

– Нет, но думаю о родителях каждую ночь, – мне нужно было чем-то занять руки. Я развязала до конца узел на шее Тейта и бросила галстук в горошек на плитку. – Я потеряла все при пожаре, поэтому у меня не осталось предметов, которые бы напоминали о родителях. Все, что у меня есть, – это заколка и воспоминания, – я постучала себя по виску. – Боюсь, что однажды забуду, как они выглядели. Поэтому нахожу время, чтобы проиграть свои любимые воспоминания с ними перед сном.

Тейт скользнул губами по тому месту, которого я коснулась.

– Ты можешь поделиться воспоминаниями со мной. Считай меня своим личным «облаком».

Это подразумевало совместное будущее. Тейт впервые давал мне намек на обязательства. Жестокая надежда опалила меня. Мы достигли захватывающего уровня домашнего быта. Я планировала выжать из него как можно больше. Обед. Свидание. Обещания.

Все, за что можно зацепиться.

– О, да? Как твоя память?

– Повтори, что это был за вопрос?

Из моего горла вырвался смешок.

– Так это тебе нужно гинкго, – я пошла за ним обратно в комнату. – Я оставила экземпляр «Милого Яда» на твоей тумбочке.

Его взгляд задержался на нем.

– Спасибо.

– В твоем голосе нет благодарности.

– Я не читаю. Для этого здесь ты. Помнишь?

– Ты не заразишься внезапно писательской болезнью, если прочтешь одну книгу. Почему-то я сильно сомневаюсь, что в середине жизни ты сможешь сменить карьеру.

– Середина жизни? Мне тридцать с небольшим.

Я сморщила нос.

– Определенно старость.

– Я припомню это, когда тебе стукнет третий десяток, – слова прозвучали небрежно, но, черт возьми, они подразумевали, что мы будем чем-то друг для друга через восемь лет. Тейт услышал, как урчит у меня в желудке.

– Ты уже поела?

– Нет. Хочешь перекусить? Я знаю место, где готовят отвратительный цукемен.

– Уже поздно.

– Некоторые рестораны еще открыты. В Нью-Йорке сегодня пятница.

– Давай закажем, – он повел нас на кухню. К заезженным меню доставки, которые я, наверное, выучу наизусть еще до того, как он признается в своих намерениях.

Я сдулась, плечи поникли. Было бы лучше, если бы Тейт разозлился. Если бы прямо сказал, что мне нечего от него ждать. Как бы то ни было, Тейт давал мне все, чего я хотела… кроме того, чего жаждала больше всего. Любовь.

Я выхватила у него меню пиццы, впервые осознав, что мы никогда не выходили вместе на публику.

– Ты никогда и никуда меня не зовешь.

– Неправда.

Я говорила без особого жара, но в его голосе прозвучали защищающиеся нотки. Слишком оборонительные. Вау. Он действительно не хотел приглашать меня на свидание?

Я внимательно посмотрела на Тейта, отмечая его напряженную позу.

– Да? И куда же мы ходили?

– На игровую площадку.

– За полночь.

– В библиотеке.

– В углу, где никто не мог видеть.

– В баре.

– Ты был пьян.

– Не напоминай мне.

– Я чувствую закономерность. Докажи, что я неправа. Отведи меня куда-нибудь, Тейт. Прямо сейчас. В любое место, которое не окутано тьмой.

– Ты просишь слишком многого, – предупредил он.

Так ли это? Меню выпало. Выскользнуло у меня из рук и ударилось об пол. Я чувствовала себя глупо. Как ягненок, бегущий на бойню. Я отдала Тейту все, что могла, и шла напролом, даже когда это меня истощало. Чем больше я прокручивала в голове его