Так почему Береговые братья решились на такое? Сейчас объясним в двух словах.

Когда Дрейф оказался нечаянным, незримым свидетелем разговора Онциллы с капитаном доном Антонио Коронелем, губернатором Сан-Хуан-де-ла-Магваны, его поразила одна вещь. А именно то, что Онцилла не только был в сговоре с испанским губернатором, но и обзавелся в Сан-Хуане жилищем, куда частенько наведывался. И в его жилище хранились какие-то ценные для флибустьеров бумаги; кроме того, несколько дней тому назад он спрятал у себя и другие бумаги, не менее важные.

Дрейф решил во что бы то ни стало завладеть этими бумагами, которые, как он полагал, позволят ему раскрыть тайну Онциллы и прояснить кое-какие подробности его прошлой жизни, тем более что флибустьеру уж очень хотелось их узнать.

Онцилла собирался задержаться в Сан-Хуане на два-три дня – значит действовать надо было скорее, чтобы застать его врасплох и захватить бумаги.

Дрейф и Олоне решили предпринять вылазку немедля. И уже на следующее утро, уговорившись кое с кем из своих друзей, они пустились в путь с намерением внезапно проникнуть в город.

Посланные на разведку вернулись в лагерь только к семи вечера; они успели обойти все посты, расставленные флибустьерами вокруг города, и передать командирам других отрядов полученные распоряжения.

Их везде встречали самым душевным образом. Береговые братья с нетерпением ждали начала вылазки; в назначенный час они зареклись сокрушить все препятствия, ежели те, не ровен час, возникнут у них на пути.

Дрейф и его сотоварищи встретили такие вести как должно: то есть возгласами радости, тем более что флибустьеры ни на мгновение не сомневались в успешном исходе дерзкого налета. Они буквально сгорали от нетерпения и уже едва могли усидеть в засаде, что грозило обернуться глупостями, которые они по привычке совершали всякий раз, пускаясь в ту или иную экспедицию.

Чтобы скоротать время и остудить свой пыл, пожиравший их, подобно пламени, они нашли только одно средство, впрочем весьма полезное, – перекусить. Однако их ужин был довольно скромный: они не смели разжечь костер, иначе испанцы могли бы забить тревогу.

Наконец Монбар снял с пояса великолепные часы, отделанные бриллиантами, и возвестил товарищам, что уже девять.

Эта весть тоже была встречена радостными криками «ура»; все тотчас же принялись готовиться к выходу. Впрочем, подготовка была недолгой – флибустьеры подхватили оружие, крадучись выбрались из леса и вслед за молоссами так же осторожно выдвинулись к городу.

Защитой им служило все: стояла темная, безлунная ночь, дул пронзительный ветер, беспрерывно завывавший в кронах деревьев, и гул его заглушал шум шагов флибустьеров по иссушенной земле саванны.

Они добрались до края рва, не привлекая внимания испанских часовых, вероятно заснувших на сторожевых вышках или в будках.

Каждый из флибустьеров, мы забыли отметить, прихватил с собой по внушительной вязанке хвороста; все это сбросили в ров, завалив его почти доверху в ширину на два с половиной фута, наведя таким образом довольно узкую, но крепкую гать, вполне, однако, пригодную для людей, привыкших бойко передвигаться по реям восьми дюймов в поперечнике.

Дрейф пронзительно свистнул, и его сигнал зловещим эхом разнесли остальные предводители буканьеров, чьи отряды рассредоточились вокруг города. Вслед за тем Береговые братья, с топорами в руках, рванули вперед – в несколько мгновений перемахнули через ров, перебрались через насыпь и с громкими криками кинулись к подъемному мосту, перерубили цепи, и тот с грохотом рухнул.

В следующий миг они, словно тысяча чертей, ринулись в город: одни ворвались в форты и расправились с солдатами, застав их врасплох и убив во сне, причем те даже не успели сообразить, что происходит; другие захватили церковь и часовни, взобрались на колокольни и принялись не в лад бить во все колокола; третьи наконец взломали аюнтамьенто, или губернаторский дом, схватили дона Антонио Коронеля прямо в постели и взяли под стражу вместе с домочадцами.

Налет был совершен с такой дерзостью и лихостью, что за какие-нибудь четверть часа город был захвачен со всех сторон и флибустьеры сделались полными его хозяевами.

Монбар, обосновавшийся в ратуше, велел доставить к нему губернатора и приговорил его к незамедлительной выплате пятидесяти тысяч пиастров в качестве дани со всего города, уточнив при этом, что в случае отказа пятьдесят видных жителей Сан-Хуан-де-ла-Магваны будут повешены заодно с ним. Засим город подвергся разграблению.

Мы лишь бегло опишем те зверства, что учинили там Береговые братья.

В то время когда произошла наша история, разграбление города, особенно если он оказывался во власти таких молодцов, как флибустьеры, было сущим бедствием. Ни возраст, ни пол – ничто не могло уберечь несчастных горожан от разъяренных в алчности своей победителей. Участь, которую они уготавливали женщинам, была и вовсе незавидной. Флибустьеры взламывали двери во всех домах подряд, крушили мебель и хватали все, что попадалось под руку. Они не церемонясь отрубали пальцы и обрывали мочки ушей, чтобы скорее завладеть перстнями, кольцами и серьгами.

Хаос кругом царил неимоверный; обезумевшие от страха жители тщетно молили разъяренных налетчиков о пощаде: те отвечали им издевательскими насмешками, ударами ружейных прикладов, сабель или тесаков.

Между тем флибустьеры опустошали город в определенном порядке. Все богатства, захваченные в домах, старательно переносили на главную городскую площадь, складывали в кучу и оставляли под присмотром охранников.

Город внезапно озарился ярким светом – издали казалось, будто его охватил пожар: то была картина, достойная кисти Сальватора Розы[49], Риберы[50] или Брейгеля Адского[51], живописавших все ужасы земные. Чтобы, как они выражались, не слышать галдежа горожан, флибустьеры согнали их ударами прикладов кого в церковь, кого в часовни, где эти бедолаги, большей частью покалеченные, сгрудились, точно сельди в бочке.

Между тем Дрейф ни на мгновение не забывал о том, зачем затеял этот налет; после того как был захвачен первый форт, флибустьеры заклепали все орудия, сняли их с лафетов, сбросили в ров и принялись вырезать гарнизон. Смерти избежал только один лейтенант.

То был юноша лет двадцати от силы, явно благородных испанских кровей; он прибыл на Санто-Доминго за боевым крещением. Дрейф обещал ему сохранить жизнь и отпустить на свободу, если тот проводит его к дому Онциллы. И юноша, едва избежавший смерти, с радостью согласился.