Онцилла, как всегда осторожный, присмотрел себе жилье почти на расстоянии пистолетного выстрела от земляного вала, то есть рядом с малым фортом; лейтенант проводил туда Дрейфа вместе с Олоне, Монтобаном, Данником и еще двумя работниками.

Когда они подошли к дому, Дрейф отрядил одного из работников препроводить лейтенанта в губернаторский дом, где находился Монбар, для вящей безопасности юноши. Следом за тем Береговой брат приблизился с топором в руке к двери и попробовал ее вышибить. Но Онцилла был начеку. При первых же криках буканьеров, ворвавшихся в город, перебежчик насторожился, тотчас смекнув, что Береговые братья совершили налет на Сан-Хуан-де-ла Магвану, тем более что в их успехе он ничуть не усомнился.

Человек этот, превзошедший всех по части коварства и предательства, вспомнил, что во время его тайной встречи с доном Антонио Коронелем он не раз замечал странные, необычные шорохи в зарослях на расстоянии голоса от того места, где проходила их встреча; поначалу он не придал особого значения тем шорохам, а тут вдруг догадался, что его разговор подслушали и последствием того как раз и стал налет на город; что враг, ставший свидетелем его сговора с испанцами, кем бы он ни был, решился на столь дерзкую вылазку с одной-единственной целью – завладеть его бумагами, а заодно, может, и свести с ним счеты.

Онцилла был не просто злодеем, он, ко всему прочему, отличался поистине звериной жестокостью: ведь не случайно он и прозвище снискал себе в честь хищной кошки. Сообразив, что буканьеры нагрянули по его душу, он решил дать им самый яростный отпор, в то время как его брат должен был захватить ценные бумаги, дабы они ни в коем случае не попали в руки к врагам, и бежать через заднюю дверь прочь из города.

А что до него самого, он был уверен, что пробьется, – на худой конец, ежели его все-таки схватят, на свободе останется его брат, и тот отомстит за него; так что его смерть станет слабым утешением для врагов, поскольку тогда они уж точно не узнают его тайны.

Приняв такое решение, Онцилла запер в доме дверь, выходившую в город, снабдил брата самыми подробными указаниями, передал ему все свои бумаги до последней, назначил с ним встречу, если ему самому удастся вырваться. После этого, как и было условлено, выпустил его через черный ход и проводил взглядом, пока он не скрылся во мраке; потом он вернулся в дом, завалил дверь и принялся заряжать ружья и пистолеты с холодной решимостью человека, задумавшего защищаться не на жизнь, а на смерть.

При первых же ударах топора в дверь Онцилла разложил оружие на столе так, чтобы до него можно было дотянуться рукой, и, укрывшись за ставней, разрядил пару пистолетов в сторону улицы.

Но флибустьеры были не лыком шиты: Олоне подумал, что в доме может быть другой выход, и обошел постройку сзади, так что удар был нанесен с фронта и тыла, да с такой силой, что двери, не выдержав, рухнули и дом оказался во власти нападающих.

Онцилла, затаившись в темном углу площадки второго этажа, разрядил пистолеты во флибустьеров, кинувшихся вверх по лестнице, потом выхватил шпагу и, сжимая ее в руке, очертя голову, с ревом дикого затравленного зверя кинулся в самую гущу врагов.

В темноте завязалась ожесточенная схватка, сопровождавшаяся возгласами проклятий, тем более страшная, что ее участники схлестнулись в довольно узком пространстве, где им было не развернуться в полную силу и они рисковали ранить друг дружку, стремясь поразить врага.

Лихая решимость и выручила Онциллу – задуманный им безрассудный план удался вопреки всему. Отделавшись лишь несколькими царапинами на коже, впрочем ничтожными, он вырвался из дома, в общем-то, целый и невредимый, опрометью метнулся к земляному валу, с него – в ров, вскарабкался на противоположный откос и был таков. За все время бешеной гонки его даже не задела ни одна пуля, выпущенная ему вдогонку.

Дрейф был в отчаянии: враг снова проскользнул, точно змея, у него меж пальцев, он снова насмеялся над ним; и в глубоком унынии, уже загодя убежденный в тщетности поисков, флибустьер все же решил заняться ими – чисто механически, для очистки совести.

Действительно, все ящики были пусты – бумаги исчезли. Перед тем как сбежать, Онцилла убил наповал одного из людей Дрейфа и ранил трех других; его отступление походило на бегство ягуара, загнанного охотниками, хотя преимущество осталось за ним. Старый флибустьер вышел из его логова с понурой головой, цедя сквозь зубы проклятия и перебирая в уме планы самой жестокой мести.

Поскольку город был захвачен и разграбление его вскоре после того закончилось, Дрейф направился в аюнтамьенто, где флибустьеры условились собраться для дележа добычи.

Но по дороге, охваченный каким-то смутным предчувствием, он разошелся с друзьями – они пошли себе дальше, а он свернул на самые темные городские улицы.

Между тем Кеклику не удалось ускользнуть так просто, как рассчитывал Онцилла. Покинув дом, он бросился бежать вперед без оглядки; у него было только одно желание – скорее убраться подальше от дома, а там уж уйти из города большого труда не составит. Однако походя он столкнулся с трудностями, о каких и не помышлял.

Раньше Кеклик никогда не бывал в Сан-Хуан-де-ла-Магване: он оказался там только накануне и потому не успел изучить город как следует, к тому же он не отличался такой лихостью, как его братец. Онцилла был храбр и дерзок и притом хладнокровен, как лев или ягуар, в то время как Кеклик в этом плане больше смахивал на гиену или шакала: он был хитер и скрытен, что на самом деле объяснялось его обостренным инстинктом самосохранения. Впрочем, гиена и шакал тоже, бывает, проявляют чудеса храбрости, но лишь в том случае, когда их загоняют в ловушку, откуда нет выхода.

Таким вот был Кеклик.

Пробежав так довольно долго, он наконец остановился передохнуть и определиться, далеко ли еще до земляного вала. Место, где он сделал остановку, представляло собой некое подобие перекрестка, куда вели несколько улиц, – вдоль них мерцали факелы, которые отбрасывали вдали пляшущие тени; временами мрак тут и там разрывали вспышки выстрелов.

На перепутье же было пустынно, темно и тихо.

Кеклик перевел дух.

– Я уйду, – проговорил он, – уйду под прикрытием тьмы. Надо только держаться поближе к насыпи, но как до нее добраться?

В том-то и загвоздка.

«Скоро все кончится, – подумал он. – Что, если повернуть назад к дому? На улицах ни души – напасть некому. Потом, – прибавил он, – у меня оружие, и в случае чего уж я за себя постою».

Кеклик двинулся обратно – медленно и с оглядкой, прижимаясь к стенам, на каждом шагу впиваясь глазами в темноту. И тут он вскричал от радости. В какой-нибудь сотне шагов перед ним черной стеной громоздился земляной вал.

– Спасен! – воскликнул он.

И недолго думая Кеклик бросился к валу, куда еще совсем недавно и не надеялся добраться. Вдруг на него обрушился удар такой силы, что он пошатнулся, попятился и в конце концов рухнул наземь. Удар пришелся совершенно неожиданно; вернее, то был толчок – столкновение с какой-то тенью, внезапной возникшей из ближайшей улицы.