– Как же ты меня нашла, Майская Фиалка? Не помню, чтоб я видел тебя среди моих товарищей.

– Так оно и есть, – чуть заметно улыбнувшись, молвила девушка. – Я всего лишь бедная девушка. И сторонюсь Береговых братьев, хоть они и добры ко мне и нянчатся со мной, как с собственным чадом. Но сердце подсказало мне, что я могу тебе пригодиться. Вот я и пошла за ними следом. А когда ваша стычка закончилась и молодая барышня как в воду канула, я сразу поняла, почему и тебя нигде нет.

– Да, – проговорила донья Виолента, – я и в этот раз обязана ему своим спасением.

– Так оно и есть, ради вашего спасения он и сам чуть не погиб! – И, будто разговаривая сама с собой, она прибавила: «О, сердце подсказывает мне, что это и есть любовь!»

При этих словах, произнесенных нежданно и без всякого умысла, молодые люди вздрогнули и залились густой краской.

– Отчего вы так разволновались? Чего устыдились? Неужто это чувство не от природы? Не от сердца? – с печалью в голосе продолжала Майская Фиалка. – Как солнце, оживляющее растения, любовь подобна чудесному сиянию, которым Господь в невыразимой доброте своей озаряет сердце человека, дабы очистить его душу.

– К чему говорить о таких вещах, Майская Фиалка? Я испытываю к этой даме глубочайшее почтение. Нас с нею разделяет слишком большое расстояние. Да и положение наше в обществе совершенно разное, так что чувству, о котором ты говоришь, нет места между нами.

Девушка нежно улыбнулась и с грустью покачала головой:

– Напрасно вы обманываете себя в чувствах, которые вас волнуют. Вы любите друг друга, хотя сами, быть может, того не знаете. Загляните в себя поглубже – и поймете: я сказала правду.

– Не стоит больше об этом, Майская Фиалка… Вот что, раз силы понемногу вернулись к нашей даме, так, может, лучше прямо сейчас отвести ее к отцу, тем более что он наверняка здорово переживает?

– Напрасно вы заговариваете мне зубы! – продолжала она в трепетном порыве. – Вам меня не провести. Зачем этот благородный сеньор прибыл на Санто-Доминго? Ведь эта благородная девушка благодаря своему положению в обществе никогда не будет знать недостатка в ухажорах, и выбирать кого-то среди Береговых братьев ей ни к чему. Но вы любите друг дружку, говорю еще раз. И, что бы там ни случилось, ничто не помешает вам принадлежать друг другу.

– Постойте, сударыня! – с волнением воскликнула донья Виолента. – Я с вами не знакома и не знаю вас. Но в свою очередь спрошу, по какому праву вы позволяете себе то, на что ни ваш друг, ни я даже не осмеливаемся, – то есть заглядывать в наши сердца? Да хоть бы и так… Пусть даже чувство более нежное и страсть более глубокая, чем самая искренняя дружба, безотчетно проникли в наши души, по какому праву вы принуждаете нас признаться вам в том, что мы не смеем сказать самим себе? Я очень многим обязана вашему другу. Мы вместе с ним провели не один месяц на корабле, но скоро нам предстоит расстаться, и мы больше никогда не увидимся. Так почему же, вернее, зачем вы стараетесь сделать наше расставание более тягостным, чем ему предстоит быть? Вы поступаете не очень благородно, пытаясь склонить нас к признаниям, которые ни он, ни я не можем, да и не должны, делать друг другу.

– Вы же сами видите, что любите его, сударыня, а сердце никогда меня не обманывало. Я знала, так оно и есть. Ну что ж, буду более откровенной. Да и зачем мне что-то скрывать! Я сирота и живу сегодняшним днем, не заглядывая в будущее, как птичка небесная. Я люблю Олоне, люблю всеми силами души, с той самой минуты, как впервые увидела его. Но любовь не сделала меня ни завистницей, ни ревнивицей, ни ехидной. Зато она сделала меня прозорливой и оделила даром читать, вопреки вам, ваше сердце, точно открытую книгу. Вы любите его, а он любит вас, сударыня. Что ж, я не стану ему мешать. Не могу и не хочу. Но если я смирилась с вами как с соперницей, вернее, с превосходством, коим вы волею судьбы обладаете надо мной, то лишь при том условии, что вы любите моего друга так же, как я. А теперь давайте, сударыня, я отведу вас к вашему отцу.

– Еще одну минуту! – живо спохватился Олоне. – Объяснение, к которому ты нас принудила, Майская Фиалка, вопреки нашему желанию, нужно довести до конца. И каким бы ни было чувство, что волнует меня и терзает мне сердце, пускай мадемуазель де Ла Торре знает: сколь бы неизменной ни была моя преданность ей и что бы там ни случилось, я всегда буду самым верным ее слугой, и, если однажды она попросит меня отдать за нее жизнь, я сделаю это с радостью.

– Сударь, – с чувством отвечала девушка, – возможно, я и пожалела на миг о странном, хоть и добродушном, вмешательстве вашей подруги Майской Фиалки. Но теперь, не знаю почему, мне кажется – я даже обрадовалась, когда услышала, что она говорит.

– О мадемуазель! – в волнении воскликнул Олоне.

Она остановила его движением руки и с печальной улыбкой продолжала:

– Через несколько часов мы расстанемся, но сердцу никакие расстояния не преграда, и мысли в быстром своем полете всегда оказываются рядом с теми, кого мы любим. Хотя физически мы будем разлучены, души наши будут вместе. И если мое положение в обществе обязывает меня к определенной сдержанности и не позволяет выражать мысли более ясно, что ж, простите меня.

Она сняла с шеи медальон на золотой цепочке и передала молодому человеку.

– Сохраните его на память, – сказала она, – и пусть он послужит связующей нитью между нами. Знайте также, как бы судьба ни распорядилась мной, я никогда не забуду услуг, которые вы мне оказали, как не забуду я и вашу глубокую, благоговейную преданность.

– Вы и правда благородное созданье, – молвила Майская Фиалка. – И Бог, создавший равными все существа земные, сумеет, уж поверьте, убрать преграды, что стоят между вами и моим другом. Не печалься, Олоне, ты молод, красив, любим, и день твоего счастья непременно придет.

Последние слова Майская Фиалка произнесла подавленным голосом – глаза ее были полны слез, однако она тут же вскинула голову, мягко улыбнулась и, не проронив больше ни звука, раскрыла свои объятия.

Какое-то время девушки так и стояли – обнявшись; потом, взявшись за руки, они пошли навстречу охотникам, а Олоне, бледный, с горящими, точно в лихорадке, глазами – знак того, что изнутри его пожирал огонь, – двинулся следом за ними.

Как оно зачастую бывает в подобных обстоятельствах, Олоне, расставшись с Береговыми братьями, блуждал наудачу, но не забредая слишком далеко в лес, а кружа почти на одном месте, – так что, когда он и мадемуазель де Ла Торре повстречали Майскую Фиалку, они находились от силы на расстоянии двух ружейных выстрелов от того места, где устроили привал флибустьеры.

Майская Фиалка, выросшая в глуши, держалась с необыкновенной уверенностью в этом, казалось бы, запутанном лесном лабиринте и находила верную дорогу как будто без всяких усилий.

Вдруг наша троица вышла из-под древесных крон на прогалину, где флибустьеры разбили временный бивак.

Все очень обрадовались при виде мадемуазель де Ла Торре, а герцог с герцогиней принялись горячо благодарить Олоне за спасение дочери.