– Я битых полчаса пытаюсь догнать моих товарищей, и без толку. Сами знаете, я не так давно на острове и совсем его не знаю. Должен признаться, я напрочь сбился с дороги.

– И только-то? – молвила она, беспечно рассмеявшись. – Но я не вижу тут никакой причины для страха. Наши друзья, когда увидят, что мы пропали, начнут нас искать. И непременно найдут, если мы сами их не найдем.

– Рад, что вы такая смелая, мадемуазель.

– Чего же мне бояться? Разве вы не рядом со мной? С тех пор как я впервые встретила вас, услуг, которые вы мне оказали, и не сосчитать. Как только мне угрожала опасность, вы тут же оказывались рядом и были готовы меня защитить, и защита ваша всегда служила мне спасением.

– Мадемуазель!

– О, я умею быть благодарной! И если пока ничего вам не говорила, то только потому, что обстоятельства не позволяли мне этого сделать. И вот наконец сегодня такой случай представился, и я спешу им воспользоваться, сударь, чтобы засвидетельствовать вам свою признательность за те услуги, что вы мне оказали.

При этих словах девушка вдруг побледнела – и опустила глаза, полные доброты и слез.

– О мадемуазель! Да кто я такой, чтобы заслужить вашего снисхождения говорить вот так? Если мне и выпало счастье оказать вам кое-какие услуги, сердце мое за то уже вознаграждено сполна, чего я никак не ожидал. Так что требовать от вас большего я и не смею. Человек я безвестный, затерянный в толпе – из нее мне, увы, уже не выбраться. До вас же мне так далеко, что вы вряд ли сможете удостоить меня хоть одним взглядом.

– Вы несправедливы и плохо судите обо мне, сударь. Признательность, которую к вам испытывает мой отец, велика, а матушка считает вас верным и преданным другом. Так позвольте и мне называть вас другом.

– Ваше предложение дружбы, мадемуазель, переполняет меня радостью, – сказал он с глубокой грустью. – Она превосходит все, на что я только смею надеяться. В сердце своем я не подберу слов, чтобы выразить чувства, которые вызывает у меня ваша доброта, достойная высочайшего восхищения.

– Оставим это, – весело сказала девушка, поднимаясь и легкими движениями приводя себя в порядок. – Я несчастная, гонимая принцесса, похищенная злыми чародеями и спасенная отважным рыцарем. Разве не так?

– Да, вы правы, мадемуазель, только ваш отважный рыцарь – всего лишь бедный Береговой брат, почти изгой.

– Не говорите так. Прошло всего-то несколько дней, а вы уже завоевали весьма почетное место среди ваших товарищей. Запомните, сударь: кто обладает отвагой, упорством и чувством верности, непременно будет удостоен похвалы, богатства и счастья.

– И все это вы мне предсказываете? – с горькой усмешкой спросил Олоне.

– Нет, – отвечала она, отворачивая голову, чтобы скрыть свой румянец, – скорее, я выражаю надежду.

Последовала короткая пауза. Молодые люди пребывали во власти столь горячего чувства, что всячески старались его не выдать.

– У вас хватит сил, мадемуазель, – через мгновение продолжал Олоне, – чтобы попробовать вместе со мной отыскать верную дорогу? Или же вам угодно дождаться моего возвращения здесь, у ручья?

– Нет! – живо воскликнула девушка. – Я ни за что не хочу разлучаться с вами. Давайте руку, сударь, я готова идти.

И, после того как Олоне сориентировался на местности, они двинулись дальше. Время от времени, то есть каждые шесть минут, флибустьер стрелял из ружья – но тщетно: звуки выстрелов, не раскатываясь эхом, затухали под непроницаемым пологом леса. Хотя молодой человек старался держаться бесстрастно и даже весело, чтобы не пугать девушку, его терзала тревога, и с каждым мгновением она становилась все острее: он понимал – чем глубже они забредают в лесную глушь, тем больше у них шансов заблудиться совсем.

Деревья, стоявшие сплошной стеной, походили друг на друга точно две капли воды. Силы у девушки иссякали – она все тяжелее опиралась на руку буканьера, и хотя она не жаловалась и даже пыталась улыбаться, нетрудно было заметить, что усталость ее была велика.

Не желая переводить и без того небольшой запас пороха, флибустьер был вынужден прекратить пальбу.

День клонился к вечеру, сумерки, царившие под древесными кронами, сгущались все больше. Скоро силы совсем оставили девушку – ноги у нее подкосились.

Олоне в порыве отчаяния подхватил почти бесчувственную бедняжку, поднял ее на руки и попробовал идти дальше, решив продолжать поиски. Он не без горькой радости ощущал нежное прикосновение к своему лицу шелковистых, благоуханных вьющихся прядей волос девушки, чья голова томно покоилась на его плече.

Но у сил человеческих есть пределы, и одолеть их безнаказанно нельзя. Флибустьер чувствовал, как к горлу у него приливает кровь, в висках стучит так, что голова того и гляди расколется, а глаза застилают языки пламени. Он продвигался вперед с большим трудом и уже предчувствовал, что вот-вот упадет, побежденный, к ногам той, которую вызвался спасти; еще минута-другая – и все кончится.

Вдруг из-за листвы послышался чистый, с хрустальными нотками голос. Голос выводил чудесный нормандский мотив, начинавшийся так:

Заслышав до боли знакомый говорок, обещавший к тому же нежданное спасение, Олоне почувствовал, как к нему возвращается надежда; он собрался с последними силами и с третьей попытки выдавил из себя резкий, пронзительный крик, точно моряк в бурю, – крик, который на крыльях ветра разносится далеко-далеко… крик, сравнимый разве что с окриком горцев, окликающих друг друга с отдаленных вершин.

После третьего окрика молодой человек бережно опустил бесчувственную донью Виоленту на землю и, упав подле нее на колени, принялся качаться из стороны в сторону, не имея больше сил продолжать борьбу.

Сквозь кровавую поволоку, туманившую взор, молодой человек, как ему показалось, разглядел гибкую, стройную фигуру Майской Фиалки, кинувшуюся прямо к нему, но, не сумев совладать с болью, он уже в следующий миг перестал воспринимать окружавшие его предметы.

Когда же он пришел в себя, то увидел Майскую Фиалку: она стояла на коленях рядом с ним и осторожно старалась привести его в чувство.

Донья Виолента, тоже склонясь над молодым человеком, глядела на него со странным, смешанным выражением радости и боли – и трудно было догадаться, какое из двух чувств было сильнее.

– Зачем забредаешь так далеко в лес, забыв об опасности, ведь ты здесь новичок? – с легкой укоризной говорила ему Майская Фиалка. – Не подумай я о тебе, ты, почитай, совсем пропал бы, друг. И двух дней бы не прошло, как твои останки стали бы добычей диких зверей. Не повторяй впредь таких глупостей, я не всегда смогу оказаться рядом, чтобы отыскать тебя.