– Оставим это, с вашего позволения, сеньор француз, – с нескрываемым высокомерием продолжал дон Антонио. – Коли наша беседа и впредь будет продолжаться в том же духе, мне, к великому моему сожалению, придется вас покинуть.

– Однако, кабальеро, соблаговолите сделать это хотя бы после того, как ознакомитесь с верительной грамотой, которую я имею честь вам передать. Прошу вас ознакомиться с нею с особым вниманием. Читайте же, сеньор, читайте! Думаю, вам это будет небезынтересно.

С этими словами Онцилла достал из потайного кармана куртки бархатный мешочек, раскрыл его, извлек оттуда бумагу с целой гирляндой печатей и с нарочитым поклоном передал ее губернатору Сан-Хуан-де-ла-Магваны.

– Читайте, кабальеро, – повторил он.

Испанец протянул руку и вопрошающе воззрился на Онциллу.

– Читайте-читайте, – настаивал тот, делая ударение на дважды повторенном слове.

И тут произошло нечто неожиданное.

Еще никогда ни в одном человеке не происходило столь быстрых и разительных перемен – не только в лице, но и в поведении. Доселе надменный, исполненный презрения испанец, наскоро пробежав глазами бумагу, которую держал в трясущихся руках, вдруг разом сник, сделавшись раболепным и угодливым.

– Сеньор герцог… – с заискивающей улыбкой начал было он.

Но тот прервал его на полуслове.

– Простите, сеньор дон Антонио Коронель, – сказал он с неизменной усмешкой, от которой, казалось, не мог избавиться, – возможно, я и был герцогом, и даже больше того, но только в другую пору моей жизни. Теперь же, по причинам личного свойства, я предпочел бы держать под спудом все эти цветистые титулы. Продолжайте же говорить со мной так, как будто вы меня совсем не знаете. Зовите меня и дальше сеньором французом, как вы делали это до сих пор. А что до меня, – прибавил он голосом, похожим на змеиное шипение, – уж будьте уверены, я всегда буду помнить о том, какая пропасть лежит между нами. И стану обходиться с вами со всем почтением, какого заслуживает не только ваше высокое положение, но и незапятнанное исконное ваше благородное происхождение.

– Сеньор, вы ввергаете меня в смущение. Заклинаю, простите меня, я же не знал…

– Да, не знали и потому с несносной спесью, свойственной вашей нации, сочли возможным говорить со мной так, как вам заблагорассудилось. Пусть же это послужит вам уроком, сеньор дон Антонио. А теперь, после того как инцидент исчерпан, вернемся к нашему делу. Как же так вышло, что, назначив мне встречу на девять вечера, вы прибыли к одиннадцати? Заметьте, все, что меня интересует, я мог бы узнать у моего брата, но я предпочитаю обратиться именно к вам.

– Сеньор, сегодня полторы сотни наших были атакованы лардонами – их было целое полчище, и, невзирая на героическое сопротивление, нашим пришлось отступить. По крайней мере, так мне доложили офицеры, которые там были.

– Что ж, они солгали вам без всякого зазрения совести, сеньор губернатор. Это ваши напали на лардонов – а их было всего-то три десятка, и, хотя ваших было на самом деле больше двух сотен, эта жалкая кучка голодранцев с позором разгромила их в пух и прах.

– Раз вы это говорите, значит так оно, верно, и было. Когда ко мне пожаловал ваш досточтимый брат, я занимался тем, что распределял не только довольствие между беженцами, но и жилье, а также принимал все необходимые меры предосторожности, чтобы укрепить город на тот случай, если лардонам вздумалось бы напасть. Потому я и опоздал.

– Ладно. Как вам стало известно из этой грамоты, вы обязаны исполнять все мои приказания, разумеется в интересах испанского двора, на службе у которого я сейчас состою.

– Я читал, сеньор, все так.

– И вы готовы мне подчиняться?

– Таков мой долг, и я его не нарушу.

– Золотые слова, кабальеро. Так вы разузнали, о чем я вас просил несколько дней назад, точнее, о том человеке, что объявился некоторое время назад на французской территории Санто-Доминго?

– Да, сеньор.

– И что же вы узнали?

– Сеньор…

– О, можете говорить открыто. Уж своим-то людям вы, наверное, доверяете, а что до моих, то я в них совершенно уверен.

– Хорошо, сеньор, однако то, что я узнал, относится к сведениям сугубо личного свойства.

– Неужели! Очень даже любопытно!

– Тот, кто вас интересует, назначен на видный пост только лишь благодаря высочайшему влиянию Людовика Четырнадцатого при испанском дворе. Но особа, чье имя вряд ли стоит называть…

– Да уж, сеньор, совсем не стоит.

– Но эта особа, должен сказать, нажила себе немало злопыхателей при дворе его католического величества. Ее противники, пока вынужденные мириться с королевской волей, с содроганием приняли сие назначение и тайно поклялись при первой же возможности исправить столь досадную оплошность. Франция и Испания опять стали врагами и пошли друг на друга войной. Войной ожесточенной. И недруги известной вам особы снова воспряли духом. Их влияние, некогда было утраченное, возросло, как никогда прежде. И вот что я уполномочен передать вам слово в слово: «Новоназначенный вице-король Перу высадится в Веракрусе, как и все высокопоставленные особы, следующие дальше к Тихому океану; там ему надлежит пересесть на галион до Чагреса, засим переправиться через Панамский перешеек и сесть на судно до порта Кальяо, расположенного в двух лье от Лимы, столицы Перу». Однако ж были приняты все меры к тому, чтобы окружить нашу особу, само собой разумеется, высочайшим обхождением и глубочайшим почтением и задержать ее в Веракрусе до тех пор, покуда из Европы не прибудет судно, коему предписано доставить не только указ о ее отзыве, но и о ее же высылке в Калифорнию.

– Отлично! – проговорил Онцилла. – Прекрасная мысль. Лишь бы непредвиденные случайности не помешали успеху дела.

– Кроме того, сеньор, мне поручено передать вам письмо от его превосходительства генерал-губернатора.

Онцилла взял письмо и быстро пробежал его глазами.

– Передайте его превосходительству, – после короткого молчания снова заговорил он, – что все его распоряжения будут исполнены. Всякий французский корабль с Санто-Доминго будет задержан в проливах, если на его борту обнаружатся депеши во Францию; судно будет подвергнуто тщательному обыску, и учинит его капитан, которого я имею честь вам представить, – его имя достойно всяческого вашего доверия. Сеньор дон Антонио Коронель – капитан Босуэлл. Капитан Босуэлл – сеньор дон Антонио Коронель.

Испанец и англичанин поклонились друг другу, впрочем несколько сдержанно, но не обмолвились ни словом.

– Мне остается только прибавить, – продолжал Онцилла, – что я надеюсь самолично наведаться через несколько дней в Сан-Хуан, куда уже, наверное, пришли кое-какие интересующие меня бумаги.

– Так точно, кабальеро, ваши бумаги пришли. Я мог бы захватить их с собой, но не решился нести ночью через саванну.