– И правильно сделали, сеньор. В конце концов, время терпит. Стало быть, договорились: завтра или на днях я вас непременно навещу.

– И вам будет оказан самый достойный прием, сеньор, на весь срок, что вы пожелаете у нас отгостить.

Дон Антонио встал – остальные последовали его примеру. Засим, после короткого обмена любезностями, четверо испанцев удалились так же поспешно, как и пришли.

Дрейф на миг задумался, стоит ли ему отправиться следом за доном Антонио или, может, лучше остаться здесь, в засаде, но очередные слова Онциллы склонили его в пользу последнего.

– Значит, говорите, Береговые братья обошлись с вами недостойно, дорогой капитан? – спросил он.

– Недостойно, God bless me! – вскричал Босуэлл, скрежеща зубами. – Да они оскорбили меня самым постыдным образом! Обесчестили на глазах у всех! И, клянусь Богом, я им отомщу!

– Ха-ха! – рассмеялся Онцилла. – Выходит, капитан, вас, такого неуязвимого, все же задели за живое?

– Да, – с горечью признался Босуэлл, – и рана моя неизлечима.

– Как видите, роли поменялись. Теперь вы просите у меня помощи. И я поступлю более благородно, чем вы, и не стану предъявлять вам чересчур жесткие условия.

– Делайте что хотите. Честно вам говорю, я готов на все ваши условия, какими бы жесткими они ни были.

– Да уж, черт возьми, видно, вам здорово досталось, раз уж вы затаили на них такую злобу. А условия мои таковы: союз наступательный и оборонительный. Таким образом мы объединяем ваше желание отомстить с нашим в обоюдную месть.

– По рукам. Но только с одной оговоркой, иначе я вряд ли смогу быть вам полезен. К тому же это вопрос чести и самолюбия, которыми я не поступлюсь ни за что на свете.

– И что же это за вопрос?

– Налет на Тортугу. Я прекрасно понимаю, у меня есть самые веские основания настаивать на своем определении, тем более что речь идет о моем участии в вашем деле. Так вот, что бы там со мной ни случилось, я всегда буду помнить, что я был флибустьером, одним из предводителей Берегового братства. И я не смею пойти на столь постыдную измену в отношении тех, с кем так долго и доблестно сражался бок о бок.

– Ваши чувства делают вам честь, дорогой капитан, – с язвительной иронией заметил Онцилла. – Однако успокойтесь, я же дал вам слово и не стану повторять дважды. Как вы сами недавно сказали, за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. Месть, которую мы замышляем, в случае успеха удовлетворит всех нас сполна. Так что давайте договоримся, чтобы к этому больше не возвращаться: Тортуга – дело прошлое и забытое. Ну а теперь будет лучше всего, если вы поведаете нам, какая черная кошка пробежала между вами и бывшими вашими дружками из Берегового братства.

– Хотите знать – пожалуйста. Расскажу все как есть – надо же выплеснуть ненависть!

Дрейф счел бесполезным дольше здесь задерживаться. Он медленно и осторожно отступил назад и повернул обратно в сторону букана. Дорога ему предстояла трудная – он мог запросто сбиться с пути, если б не его умный пес.

Часам к двум ночи флибустьер наконец добрался до букана, прошмыгнул в свою палатку и, невзирая на тягостные мысли, скоро забылся глубоким спасительным сном: усталость взяла свое.

Мы оставили Олоне в ту самую минуту, когда не без помощи Дрейфа ему удалось вызволить герцогиню де Ла Торре с дочерью из рук испанцев. Обе дамы были без чувств – герцогиню Питриан перенес на своих крепких руках на поляну и передал мужу; что до девушки, Олоне, не доверяя никому, пожелал самолично вверить ее отцовскому попечению.

Погоня за похитителями увлекла флибустьеров довольно далеко от того места, где первоначально завязалась схватка. Олоне, оставшись наедине с доньей Виолентой, поскольку флибустьеры откликнулись на призыв Дрейфа и все как один бросились ему на подмогу, осторожно поднял девушку на руки и двинулся следом за товарищами.

Олоне высадился на Санто-Доминго всего лишь несколько дней назад – и вот впервые забрел так далеко вглубь острова, притом что местность не знал совсем.

В те времена, довольно далекие от нынешних, Санто-Доминго на самом деле являл собой одну громадную чащобу девственного леса, перемежавшуюся тут и там открытыми пространствами обширных саванн, поросших разнотравьем высотой шесть-семь, а то и восемь футов.

Поселения, заложенные испанцами и французами, располагались только вдоль морского побережья. Поселенцы расчистили от леса лишь несколько сотен акров земли – на том все и закончилось.

С тех пор как на Санто-Доминго вторглись французы и решительно взялись обустраиваться на острове, испанцам приходилось то и дело обороняться от налетов новоявленных захватчиков; они буквально опоясали свои границы кордоном из ранчо и с присущей им кастильянской гордостью высокопарно назвали их городами. Но эти жалкие поселки, рассеянные на значительном расстоянии друг от друга, словно канули в океан зелени, обступавшей их со всех сторон, будто затерялись в нем.

Американские леса чрезвычайно опасны, и тому есть две причины: растительность там настолько пышная и могучая и деревья достигают такой высоты, что под их кровлей даже днем царят непроглядные сумерки; кроме того, эти леса состоят из одной породы деревьев. А это означает, что нужно иметь большой опыт и, главное, привычку к жизни в подобных условиях, где любой звук угасает, так и не породив эха, где воздух едва перемещается и где нервы сдают настолько, что очень скоро человек теряет все силы и в конце концов погибает.

Есть немало примеров того, как охотники неделями блуждали в американских дебрях, и когда их находили еще живыми, то это уж были поседевшие безумцы; хотя, в общем, принято считать, что человек, заблудившись в дремучем лесу, неминуемо гибнет…

Пройдя где-то с полчаса, Олоне, к своему ужасу, понял, что заплутал. Он бережно опустил свою легкую ношу наземь, остерегшись идти дальше и вконец заблудиться; принес в шляпе воды из ручья, журчавшего неподалеку от того места, куда он забрел, и попробовал привести девушку в чувство.

Состояние доньи Виоленты было вызвано только глубочайшим потрясением, пережитым ею во время яростного нападения, которому она подверглась столь внезапно. Из всех свойств человеческой натуры память теряется быстрее других, но она же, в общем, и скорее возвращается. Девушка тотчас вспомнила, что с нею произошло; ее бледные щеки чуть порозовели, она обратила добрый взгляд на флибустьера и попыталась улыбнуться.

– О, я вспомнила, – промолвила она, – это вы меня спасли.

– Увы, мадемуазель, – ответствовал Олоне, – я отдал бы жизнь за то, чтобы ваши слова оказались правдой. Но, к сожалению, боюсь, я избавил вас от одной беды только затем, чтобы ввергнуть в другую, более страшную!

– Да что вы говорите! – прошептала девушка.