А над полем еще долго стоял крик Семпронии, и тяжело кружилистервятники, сытые от обильной пищи, и кричали вороны, и уже начинали дымитьсягигантские костры, распространяя далеко вокруг сладковато-горький запах. Запахгорящих человеческих тел, запах трупов, бывших некогда римскими гражданами.Запах междоусобицы и ненависти, национального раздора и человеческих трагедий,приведших в конце концов к падению республики.

А в городе ликовали, услышав о поражении катилинариев, и вхрамах благодарили богов, словно забывая, над кем была одержана победа.Взаимное ожесточение, непримиримость обеих сторон, выплеснувшиеся в гражданскуювойну, в гибель соотечественников, не стали для римлян трагическим уроком. Иэто был пролог к еще более страшным трагедиям и мучительному привыканию кистреблению части собственной нации..

Ибо страшна участь народа, ликующего при известии о гибелисвоих заблудших сынов.

Первое дело твое, новобранец

Венериной роты,

Встретить желанный предмет,

выбрать, кого полюбить.

Дело второе — добиться любви

у той, кого выбрал…

Публий Овидий Назон

(Перевод М. Гаспарова)

Минул почти год со времени разгрома катилинариев у Пистории.Несколько месяцев после этой битвы еще продолжались политические процессыпротив предполагаемых мятежников. Но заговор, миновав свою критическую черту,давно уже был не опасен: заговорщики лишились главных своих вождей, а сенатскаяпартия пресытилась кровью казненных в Риме и убитых у Пистории катилинариев.

Последний процесс, на котором обвиняли Публия КорнелияСуллу, племянника бывшего диктатора и близкого друга Катилины, закончился егооправданием. За большую сумму денег его согласился защищать… сам Цицерон. Ихотя консуляр утверждал, что брал деньги в долг, это, по мнению оптиматов, ещеболее усугубляло вину Цицерона.

Однако последние месяцы всех римлян занимали разговоры оВосточной армии Помпея, триумфально завершившей покорение далеких азиатскихземель и уже готовой вернуться в Италию.

Среди римлян, большинство из которых помнило вступление вгород легионеров Мария и Суллы, ходило немало слухов о предполагаемом походелегионеров Помпея на Рим. В городе не было силы, способной противостоять хорошообученной Восточной армии легионеров Помпея.

Оптиматы, помнившие о верности Помпея их прежнему кумиру —Сулле, испытывали тем большее смущение, что другой наиболее верный сторонникСуллы — Марк Лициний Красс — давно уже выступал против оптиматов в союзе сЦезарем.

Находящихся у власти сенаторов беспокоило и нарастаниеполитической активности римского плебса, который имел грозных вождей в лицеЦезаря и Клодия.

Цезарь, выполнявший свои обязанности городского претора вримских судах, вынужден был часто разбирать многочисленные гражданские иуголовные дела, столь характерные для эпохи общего падения морали и разложениягосударственной власти. Как умный политик, он понимал — строгость судебныхприговоров сама по себе не способна остановить лавину нарастающей преступностии изменить нравы в городе. Здесь требовалось лекарство в виде измененияинститутов самого государства, считал Цезарь, и придание этим изменениямнеобходимой государственной идеи, которую мог бы поддержать весь народ.

Именно поэтому приговоры и решения Цезаря отличалисьудивительным милосердием и терпимостью к провинившимся.

В один из таких дней, когда Цезарь исполнял обязанности,разрешая в суде очередные гражданские тяжбы, в его дом явились Клодия и Клодий.

Брат и сестра являли собой ту удивительную помесь очарованияи бесстыдства, какая бывает только в очень порочных людях. После скандала вдоме Лукулла Клодий успел отличиться еще несколькими дикими выходками в городе.Любимец развращенной римской молодежи и люмпенов, видевших в нем своего вождя,он пользовался всеобщей популярностью, и это делало его еще более опасным.

Помпея, тайно дружившая с Клодией, несмотря нанеудовольствие мужа, радостно встретила гостей. В Клодии ее привлекалооткровенное бесстыдство этой женщины. Природа человеческая такова, что, имеяпрактически все возможное, человек тяготится своим положением, мечтая онедоступном или запретном для него в данный момент. Жена Цезаря, верховногопонтифика и городского претора, имела все, что могла пожелать. Но именнопоэтому ее так неудержимо влекло к Клодии, в которой она видела развращеннуюдушу, и это чуть пугало ее, но разжигало тем больший интерес из-за острогочувства болезненного любопытства и тайной зависти к успехам Клодии.

Этот феномен трудно объяснить, но в реальной жизни он частопроявляется. Полностью счастливая в браке женщина испытывает болезненноевлечение к похождениям своей менее удачливой подруги. И если мужчин к изменечасто подталкивает чувство соперничества, собственного эгоизма, желаниеприключений и острых ощущений, постоянное чувство неудовлетворенного голода, тоженщины, более устойчивые по природе своей существа, стремятся получить острыеощущения, наслаждаясь всей полнотой жизни, зачастую испытывая при этом огромныйкомплекс вины перед своими партнерами. Однако это верно лишь в том случае, еслиженщина не развращена и не имеет от рождения порочных наклонностей к подобномуповедению.

Клодия, пришедшая со своим братом, уже давно настойчиводобивалась внимания Цезаря, но верховный понтифик ловко уклонялся отпредлагаемых встреч с развратницей, известной на весь Рим. Странно, чторазвращенные люди в большинстве своем предпочитают иметь партнерами души чистыеи наивные, а не себе подобных, но Клодия была развращена до такой степени, чтоей требовался уже утонченный разврат, что возможно только при встрече двуходинаково погрязших в пороках людей.

И постоянные отказы Цезаря больно били по самолюбию Клодии.Именно поэтому она зачастила к Помпее со своим братом, рассчитывая унизитьверховного понтифика изменой его супруги.

Помпея, красивая, но неумная женщина, с обычнойприветливостью встретила своих гостей. Рабы готовили угощение в одном изтриклиниев дома, когда Помпее доложили о приходе Юлии. Несколько смущеннаявнезапным появлением нежданной гостьи, Помпея распорядилась провести ее втриклиний, где уже все было готово к обильному завтраку.

В комнату Помпея вошла вместе с Клодией и ее братом. Юлия,умевшая скрывать свои чувства, радушно приветствовала мачеху и ее гостей.

— Клянусь Венерой, дочь Юлиев стала настоящейкрасавицей, — восхищенно сказал Клодий, отступая на шаг и любуясьдевушкой.

Юлия, одетая в изящный сирийский пеплум темного цвета,начинающий входить в моду в богатых римских домах, улыбнулась в ответ.

— Ты хорошо выглядишь, Юлия, — чуть ревнивосказала Клодия, усаживаясь на скамью рядом с братом.