Как же так вышло, что Зяблик за ней не пришел? Ведь сам все назначил – и время, и место, и способ. Выпрыгни из окна, я покажу тебе, что искал… Вытянуть в ночь девчонку и бросить совсем одну! Или же… не одну? Вспомни про яблоки и беги… Митя, кудрявый и вымазанный в варенье, случайно ли там оказался? Быть может, он, Зяблик, снова Алину воспитывал, как у «Алеко», где грязные крысы пытались ее затоптать?

– Всё, притащились, – Митя кивнул на табличку, – твои Космонавтов, одиннадцать. Подъезд-то какой?

– Не надо подъезд, – буркнула Алина, пошарив в карманах, – я ключ не взяла.

– А вышла ты как?

– Через окно, так же придется обратно. Пойдем, я одна не смогу.

– Не-е-е, – заартачился Митя, – дальше сама. Ящик найди, тут их полно валяется. А мне домой надо. Мамка увидит, что я слинял, будет икру метать. Так тетя Люба говорит.

– Ладно. – Не прощаясь, Алина завернула за угол и по узкой асфальтной полоске между кустами и домом добралась до своего окна.

Под окном стоял стульчик – красненький, с выбитой спинкой. Алина, уже не в силах удивляться, залезла на него, открыла пошире окно и, по новой раздирая коленки и руки, влезла на подоконник. Там, на белом пыльном пластике, лежало письмо в конверте. Алина открыла конверт, вынула мятый листок и телефоном подсветила буквы.

Кажется, я опоздал на встречу. Ладно, не кажется. Опоздал.

Причина была и серьезная.

Но ты молодчага, ты все поняла. А впрочем, конечно, не все…

Думал, встречу тебя на Дачах и найденное покажу. Но наши вступили в игру. Тогда я остался в тени и драму, что вы разыграли, из тени смотрел до конца.

Прости дядю Ваню, он мирный мужик, да только слегка не в себе. И он тебя тоже простит. И я тебя тоже прощу.

Увидимся скоро.

Твой З.

Выходит, она не ошиблась. Зяблик полгода лишь делал дружеский вид, а сам развлекался все это время. Мучил и развлекался – на чердаках, в опустевших квартирах, валяясь в снегу и бросая Алину на кладбище; с Митей, который откуда-то знает, что Хасс – где-то во, а вовсе не ого-го, с тронутым дядей Ваней. Даже сейчас, пока не закрыто окно, он еще смотрит, вбирая последние крохи. Увидимся скоро? Ну нет, ни за что! Алина смяла письмо и кинула в темноту.

– Прощай! – прокричала она. – Ты больше не нужен! Твой ветер переменился!

Она долго сидела на подоконнике, злая, измазанная землей. Никто не бродил возле дома, никто не хотел схватить ее за ногу и утащить в свое страшное логово. Все звери спали, спал и самый опасный Зверь. Не спала только мама. Зачем-то в шестом часу она заглянула к Алине.

– Детка, как холодно у тебя!

Свет загорелся, и мама увидела куртку, ботинки и все еще не закрытое окно.

– Ты… ты куда?! Или… – она бросила взгляд на чумазые джинсы, – ты не куда, а откуда? Алина! Ты шлялась ночью, одна?.. Ах да, конечно же, не одна! Ты шлялась с ним, с этим З! Да, с этим З?! В какой же грязи он тебя извалял? Ну, что ты молчишь, говори!

Алина спрыгнула с подоконника и стала медленно раздеваться. Одежда за слоем слой ложилась на вымытый накануне пол. Мама молчала, но в молчании ее зрела большая гроза.

Бах! Мама шваркнула книгой о стол.

– Ты понимаешь, что ты творишь? Семакиной мало?! Хочешь в канаве лежать, резанная, как колбаса?

– В канаве?! Женю нашли?

– Нет, не нашли. – Она треснула по столу еще раз. – Хочешь, чтобы тебя не нашли? Хочешь обеих нас… извести?

– Знаешь что, мама, – Алина, грязная, как была, влезла под одеяло, – я ведь все-все понимаю. Ты бесишься из-за отца.

– При чем тут отец?!

– Ну как… Растила хорошую дочь, а она – упс, и попортилась вся. Матери врет, шляется по ночам, З какого-то завела. Ты же боишься, что я буду как он. Боишься и в рамки меня загоняешь. А мне твои рамки тесны!

– Да, я боюсь! – В третий раз мама бухнула книгой. – Боюсь и пытаюсь тебя уберечь!

– Правильно, бойся, мама, сходства-то больше и больше! Скоро я чушь понесу, с подвыванием, и ты меня выкинешь, как и отца, из милого своего мирка!

Мама прикрыла глаза, откинула голову и что-то стала шептать в потолок. Потом покивала, как будто сама себе, и тихо сказала:

– Отдай телефон.

– В джинсах, в кармане. – Алина не шевельнулась.

Мама разрыла одежную кучу, вынула телефон и отключила, сунув экран Алине в лицо.

– Вот так. Ты под арестом. Будешь сидеть, пока все не расскажешь! Ни дружков, ни гулянок, ясно? Телефон забираю. Интернета не будет. Если полезешь в окно, я тут же пойду к полицейским. Им-то доложишь, кто этот З и где он тебя подобрал.

Алина свернулась под одеялом, как суслик в зимней норе.

– Я не сбегу, тем более к этому З.

– Тем лучше. – Мама закрыла окно. – Тем лучше для этого З.

–

Арестантский дневник Алины Седовой

(не читать даже если я умру разрешу)

Первый день ареста

Холодно. В комнате плюс шестнадцать. Столько же, сколько лет.

Тридцать семь и четыре в подмышке. Я начинаю жить.

…

Мама бесится, будто ее укусили. Бесится молча. Видимо, мне бойкот. Щей наварила, бросила на плите, вроде как «хочешь – ешь». Я не хочу.

…

Кто-то звонил маме по городскому. Тренькнуло восемь раз. С трубкой укрылась в ванной. Слышала – плачет. Пусть. Мне вот никак не поплакать.

Второй день ареста

Мир – за стеклом. Ходят, смеются, чвакают сапогами.

Здесь – тишина. Мама читает Роллана. Щи в холодильнике спят.

…

Я никому не нужна. Разве что Саше. Он позвонил. Мамой был, разумеется, послан. Саша хороший. Вот кого надо любить. Женя сказала – я ему нравлюсь. Все чепуха, мы просто дружим. А жаль.

Милая Женя. Вернись!

…

Странно, а стул все еще под окном. Красненький, с выбитой спинкой.

Брошенный, как и я.

Четвертый день ареста

Вчера не писала. Не о чем было писать.

В школе каникулы. Мама детей по музеям не водит. Она охраняет меня.

…

Слушаю радио. Всякое. Кирино тоже – то, очень глупое, с мертвым металлом. Жду, что расскажут про Хасса. Думала к маме пойти, там у нее телевизор. Но