еще могла показаться совпадением, но Корсо Донати погиб именно так, как ты ему предрек. Я ведь помню эти стихи:

…Зачинщика всех бед

Звериный хвост, — мне это въяве зримо, —

Влачит к ущелью, где пощады нет.

Зверь мчится все быстрей, неудержимо,

И тот уже растерзан, и на срам

Оставлен труп, простертый недвижимо…[63]

— Что?! Корсо нет в живых? — Данте еле сдержался от крика.

— Тебя удивляет сей факт? Мне кажется более удивительным, что это произошло так поздно. Нельзя строить из себя царя, им не являясь, даже если тебя боится полгорода.

— Когда это произошло?

— Совсем недавно, шестого октября, если быть точным.

— Как странно, — промолвил Данте, — именно в этот день меня прокляли белые гвельфы и я решил, что стану сам себе партией.

— Ну так что же насчет заработка? — подмигнул Чино. — Думаю, тебе нечего бояться. Ты и так приговорен к костру, врагом больше, врагом меньше. А деньги нужны всегда, особенно в твоем положении.

Алигьери пристально посмотрел на товарища:

— Знаешь, что меня удивляет больше всего? Твои речи. Если бы подобное предложил покойный Корсо, это выглядело бы как само собой разумеющееся. Правда, он навряд ли поверил бы, что стихи могут стать причиной гибели людей. Но услышать такое из твоих уст!

— Я просто хочу помочь тебе выкарабкаться из нужды, — пожал плечами да Пистойя. — В смертоносные стихи я не верю, но у меня есть знакомые, готовые заплатить тебе за описание адских страданий определенных людей.

— А твои знакомые понимают, что тех двоих я хотя бы ненавидел?

— Я думаю, с ненавистью к этим у тебя тоже не будет затруднений. Это весьма известные персоны.

— Кто же они? — спросил Данте.

— Один — Филипп Французский. Другой — Климент V.

— Король и папа…

Проговорив это, поэт надолго замолчал. Чино не торопил его, сосредоточенно шагая рядом.

— Ты прав… эта парочка достойна преисподней, — наконец нарушил молчание Алигьери. — Кардиналы избрали Алкима, следуя воле Димитрия, точно, как сказано в Первой книге Маккавейской… Помнится, флорентийцы так радовались, когда на них обратил внимание брат Филиппа. Даже приготовили торжественную процессию навстречу тому, кто пришел их грабить. Ах, если бы стихами и вправду можно было разить, словно мечом! Только я, как и ты, в это не верю.

— Для того чтобы купить меч, нужны деньги, — усмехнулся Чино, — если ты не побоялся написать те стихи, почему бы не написать за вознаграждение другие, похожие? Тем более особой любви к названным персонам ты явно не испытываешь.

— Но это не значит, что я смогу увидеть их в аду.

— А ты не должен видеть. Просто напиши.

— Ты не понимаешь. Это невозможно. — Данте внезапно помрачнел.

— Ну хорошо, — сказал да Пистойя, — не хочешь — не пиши. Но прошу тебя зайти со мной в этот дом и поговорить с моими знакомыми, поскольку я обещал привести тебя.

Строение было довольно обветшалым и небогатым. Тем страннее выглядели его обитатели — трое мужчин средних лет благородной внешности и в дорогом платье. Они сидели на грубой скамье и встали, приветствуя вошедших. Вся обстановка вокруг подходила разве что для семьи ремесленника. Лицо одного из присутствовавших показалось Данте очень знакомым, вот только никак не удавалось вспомнить, где он встречал этого человека.

— Я привел к вам первого поэта Флоренции, как обещал, — сказал Чино после приветствия, — но он имеет большие сомнения насчет вашего заказа.

— Отчего же? — доброжелательно поинтересовался один из мужчин. — Мы обязуемся сохранить в тайне имя автора. Вам ничего не будет угрожать, мессир Алигьери.

Данте переступил с ноги на ногу, мучительно пытаясь вспомнить имя обладателя знакомого лица:

— Прошу простить меня, досточтимые синьоры, но мне эта затея кажется бессмысленной. Я считаю простым совпадением сюжет моих стихов и гибель известных вам персон… Но если бы это оказалось правдой, я отказался бы еще скорее, поскольку зарабатывать подобным способом недостойно.

— Мы не нанимаем работника, мы просим о помощи. Правда, за нее мы вас щедро отблагодарим, — прозвучал глубокий бас «знакомца».

И тут поэт вспомнил. Это был рыцарь Храма, спасший его от охотников за головами несколько лет назад в Вероне…

— Храмовник… — непроизвольно вырвалось у него.

Неприятный холодок пополз по спине. В последнее время о тамплиерах говорили ужасные вещи. Будто бы они плевались на распятие, кремировали своих умерших, подмешивая потом пепел в общую трапезу, и тайно поклонялись сатанинскому идолу Бафомету. За это их начали преследовать и судить. С ними не хотелось иметь ничего общего. И в то же время именно храмовник спас Данте от неминуемой смерти. Уж не было ли это все специально подстроено?

— Да, я рыцарь Храма, — подтвердил этот человек, пронизывая поэта прямым взглядом холодных серых глаз. — Мы находимся в беде из-за клеветы завистников. Наш орден рассеян, большая часть братьев арестована и гибнет под пытками инквизиторов, а немногие уцелевшие вынуждены скрываться. Эти бесчинства творятся с согласия и по договоренности двух персон, вам хорошо известных. У нас нет никакой возможности противостоять им, поэтому мы готовы прибегнуть к любому средству, которое даст нам хоть каплю надежды.

Данте нервно комкал ворот своего плаща:

— Но вы же понимаете: даже если мои стихи действительно повлияли на тех людей — это произошло исключительно из-за ненависти, которую я вложил в свои строки. Папа Бонифаций и Корсо — мои личные враги. А эти… их поведение возмущает меня, но родины они меня не лишали.

— Вы так полагаете? — вмешался тамплиер, начавший беседу. — Поверьте, это ошибка. Флорентийская резня, после которой вы лишились дома и семьи, произошла с подачи короля Филиппа Красивого, а папа Бонифаций поддержал сие злодеяние, поскольку тогда еще был союзником вероломного монарха. Нынешний же папа Климент V полностью поддерживает правителя Франции. Так что они не только причастны к вашему изгнанию, но и являются гарантом невозможности вашего возвращения.

— Возвращение… — прошептал поэт, — разве оно возможно?

— Вам ли сомневаться? — подхватил тамплиер, спасший Алигьери. — Наверняка вы еще в детстве имели возможность видеть, как возвращались домой гвельфы после разгрома гибеллинов.

— Хорошо, — сказал Данте после долгого молчания, — я согласен попробовать. Но я не буду ничего писать, если своими глазами не увижу этих персон в аду, вы понимаете меня.

— Разумеется, — сказал третий из присутствующих, до сей поры молчавший, — скажите, какую еду вы предпочитаете?

Алигьери перестал теребить плащ, удивленно оглянувшись на тамплиера:

— В каком смысле?

— Нам придется раздобывать вам пищу, пока вы будете работать.

— Вы хотите сказать, что не выпустите меня отсюда, пока я не напишу?

— Мы не причиним вам вреда, — сказал веронский спаситель, — но у