парламентского статута и примат общего права над другими видами юриспруденции. Статут был высшим человеческим законом только в контексте королевской супрематии. Папское право имело в Англии такую же силу, какую при Марии имело общее право: вопрос был в том, что случится дальше? Таким образом, протестанты получили свое урегулирование в 1559 году частично благодаря возникшей имущественной панике. Несомненно, ровно так же, как Пэджет противостоял Марии, пока не были обеспечены права на бывшую церковную собственность, так и лорд Рич в 1559 году поддержал Закон о супрематии, поскольку он сохранил его владения, но проголосовал против Закона о единообразии, потому что месса сохраняла его душу. Не все разделяли подобную точку зрения; например, Винчестер и лорд Норт выступали против и правообладателей времен Эдуарда, и Закона о единообразии[609]. Но если уж землевладельцы хотели гарантий, протестантство могло предложить им больше, чем папа римский.

Ко времени роспуска парламента (8 мая) мирный договор в Като-Камбрези поставил точку в войне с Францией. Первый договор (2 апреля) обеспечил Елизавете сохранение престижа: Франция получала Кале на восемь лет, после чего город возвращался при условии, что Англия соблюдает мир, в противном случае Франция выплачивает контрибуцию 500 000 крон; к тому же Франция брала на себя обязательство обеспечивать мир на границе с Шотландией. Второй договор (3 апреля) между Францией и Испанией давал Филиппу II контроль над Италией, а Генрих II оставлял за собой Мец, Туль и Верден. Однако мирный договор подвергся проверке на прочность, когда Генрих II получил смертельное ранение во время поединка на рыцарском турнире (30 июня), ведь его сын, Франциск II, был женат на Марии Стюарт, царствующей королеве Шотландии и католической претендентке[610] на престол Англии. Партия Гизов, получившая власть в Париже, а также в Эдинбурге, стремилась превратить Шотландию в инструмент французской внешней политики, несмотря на непопулярность Марии де Гиз[611], матери Марии Стюарт, которая лишила графа Аррана регентства в Шотландии в 1554 году. Когда французские войска разместили в шотландских крепостях, начались вспышки политического сопротивления, в 1559–1560 годах вылившиеся в мощную протестантскую революцию. Джон Нокс вернулся из изгнания в Женеве, чтобы прочесть проповедь в Перте (11 мая 1559 года), которая вызвала иконоборчество и разграбление церквей; орды конгрегации начали военные действия, и к 21 октября восставшие почувствовали достаточную силу, чтобы «отстранить» регентшу[612]. Однако против регулярных французских войск протестантские добровольцы не выдерживали: требовалась поддержка Англии. Сесил немедленно осознал и угрозу, и благоприятную возможность. Он писал: «Вот двойная опасность… битву у границ Англии превратить в сражение у стен Кале и Булони»[613]. Тем не менее одним ударом можно было сделать шотландскую Реформацию средством изгнания французов с Британских островов, укрепить положение Шотландии в качестве сателлита Англии и ослабить притязания Марии Стюарт на английский престол.

Хотя шотландская кампания 1559–1560 годов принесла Сесилу дипломатический выигрыш, она также высветила для него масштаб консерватизма Елизаветы. Английская королева отказалась позволять протестантской идеологии навязывать линию поведения лично ей. Она терпеть не могла Нокса, который в своем «Первом трубном гласе» утверждал: «ничто не может быть более очевидным», чем запрет Господа «возводить женщину на трон, дабы править мужчинами». Нокс целил в Марию I и Марию де Гиз, но книга-то его вышла в 1558 году!

Несмотря на то что в августе 1559 года Елизавета согласилась на тайную помощь шотландцам деньгами и снаряжением, к Рождеству вопрос о военном вмешательстве все еще оставался нерешенным. На заседании Тайного совета в середине декабря Бэкон повторил основания для возражений: отправить армию – значит «присоединиться к подданному против монарха» и «стать первым разрушителем Лиги». Он признал, что вторжение можно представить как самозащиту и что мир первой нарушила французская королевская чета. Однако он рекомендовал «тайно помогать шотландцам всеми силами и средствами» до разгрома французов[614]. Винчестер, Петре и Мэйсон поддержали эту точку зрения, Арундел тоже выступил против открытой помощи Шотландии, но они остались в меньшинстве. Елизавета тем не менее затягивала решение, Сесил вышел из себя и написал письмо, намекая на свой отказ от должности.

И Елизавета сдалась. Она отправила военный флот в залив Ферт-оф-Форт, чтобы предотвратить доставку французских подкреплений, и в марте 1560 года набрала армию для блокады Лейта, где были сосредоточены основные силы французов. Хотя этими тактическими приемами стремились избежать ошибок лорда-протектора Сомерсета, осада провалилась. Гибель французского флота во время шторма, Амбуазский заговор гугенотов (15 марта) и смерть Марии де Гиз (11 июня) подорвали позиции французов в Шотландии, позволив Сесилу заключить Эдинбургский договор (6 июля). Документ обеспечил вывод иностранных войск из Шотландии: лорды конгрегации составили временное правительство. Что же касается Марии Стюарт, королевы шотландцев, то, когда в следующем декабре ее муж умер, она была оттеснена новым регентом Франции, Екатериной Медичи. К августу 1561 года ей ничего не оставалось, как вернуться в Шотландию, где пришлось признать Реформацию.

Отношение Елизаветы к шотландской кампании показало, что она намерена сама определять собственную политику. В течение оставшейся части правления дипломатические и важные вопросы, такие как переговоры о династическом браке и наследование трона, были arcana imperii (государственными тайнами): эти дела Елизавета оставляла на собственное разумение (зачастую на затягивание решения), а затем подробно обговаривала со своим ближайшим кругом при дворе, прежде чем вынести на более широкое обсуждение в Тайном совете. Разумеется, Тайный совет и ведущие сановники продолжали участвовать в процессе принятия решений, и было бы ошибкой сделать вывод, что консультации внезапно сократились. Однако явно прослеживается аналогия с кампанией по первому разводу Генриха VIII, когда король и его избранные «политические» советники задавали тон при дворе. В 1560-е годы ближний круг Елизаветы составляли Сесил, Перри (умер в декабре 1560 года), Лестер, Винчестер, Пембрук и Бэкон[615]. Другие политики не были совершенно исключены, однако Сесил следовал собственным предпочтениям королевы, когда решил, что елизаветинскому истеблишменту следует сомкнуть ряды. Да, политические действия еще не стали илеологическими, но несколько радикальных протестантов уже побуждали корону отдать приоритет религиозным целям. Некоторых приверженцев Эдуарда, таких как сэр Питер Кэрью и сэр Уильям Пикеринг, пришлось отстранить от политических постов. Более того, у Сесила вызвала тревогу карьера идеалиста Трокмортона, который в должности посла во Франции открыто сотрудничал с политическими революционерами среди гугенотов и стал таким источником неприятностей, что его заменили сэром Томасом Смитом[616].

Тем не менее при поддержке лорда Роберта Дадли в 1562 году Трокмортону удалось убедить Елизавету вмешаться в первую французскую Религиозную войну. Королева на этом деле обожглась, а Дадли оно позволило дебютировать на политической сцене. Когда его бурная связь с королевой в 1559–1560 годах немного устоялась и скандал затих[617], он взял Трокмортона под покровительство и попытался побить шотландского туза Сесила своим козырем. Кровавая бойня конгрегации гугенотов, устроенная герцогом де Гизом в Васси, заставила французских протестантов обратиться за помощью к Англии, что предоставило Дадли шанс (март 1562 года). «Слава Елизаветы