Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новый закон о супрематии слушался в палате общин четыре дня (10–13 апреля), но все-таки был передан в палату лордов. Несмотря на то что на этот раз Сесил обеспечил нахождение католиков в меньшинстве в рассматривающей комиссии, им все равно удалось внести поправки в законопроект: основное изменение состояло в том, что католичество не может считаться ересью. Когда этот пункт урегулировали, закон был принят в третьем чтении (26 апреля). Ни один епископ не проголосовал за, как и виконт Монтегю. Затем палата общин без задержек рассмотрела Закон о единообразии и быстро согласовала поправки палаты общин в Закон о супрематии.
Когда Закон о единообразии попал в палату лордов (26–28 апреля), несколько светских пэров выступили в защиту мессы, но епископы Уайт и Уотсон находились в тюрьме, настоятель Вестминстерского аббатства Фекенхэм уклонился от голосования, а епископ Святого Асафа Голдвелл отсутствовал. Соответственно, закон был принят: девять клириков и девять светских пэров, включая лорда верховного казначея Винчестера, графа Шрусбери и лордов Морли и Рича, проголосовали против, а 21 светский пэр – за. Акты о супрематии и единообразии, таким образом, установили религиозное изменение без согласия кого-либо из представителей духовенства, что явилось новым словом в конституционной истории. Несмотря на то что епископы поддерживали корону в 1530-е годы, елизаветинское урегулирование в вопросах веры определили исключительно миряне. Поборники католичества кричали о «нечестности», обвиняли Сесила и Бэкона в принуждении членов парламента «отчасти силой, отчасти страхом». Если «секуляризация» в 1559 году была менее очевидна, чем при Генрихе VIII и Эдуарде VI, то только потому, что оставалось меньше церковной собственности для изъятия[606].
Результат был практически предопределен. Даже если Елизавета приняла супрематию на условиях ослабленного закона от 21 февраля, она имела возможность сменить епископов. Практическая политика подтолкнула ее и Сесила к протестантству: потребности бюджета, частная собственность, скупость и бескомпромиссная приверженность букве закона со стороны отдельных личностей отправили религиозные вопросы на второй план. К примеру, корона остро нуждалась в возвращении выплат при вступлении в должность, десятин и других пожалований церкви со стороны Марии, а также в роспуске вновь появившихся монастырей и поминальных часовен. Это было сделано в марте и апреле 1559 года. К тому же Сесил протащил через парламент еще один закон. Подобно Нортумберленду, он не доверял сильным епископам, поэтому решил употребить в дело их богатства. Корона получила право, пока не назначен епископ, обменивать земли, замки, усадьбы и другую светскую собственность епархий на дома приходских священников и церковные десятины эквивалентной стоимости, находящиеся во владении короны. Кроме того, продолжительность аренды, которую могли установить пребывающие в должности епископы, ограничили 21 годом, или тремя сроками службы, за исключением случаев, когда арендатором была корона. Несмотря на внешнюю справедливость, епископы по этим условиям теряли в деньгах. Закон вызвал опасения в палате общин, где прошел 134 голосами против 90. (Палата лордов одобрила закон при несогласии епископов[607].)
Однако самые ожесточенные имущественные дебаты касались частных претендентов на епископальную собственность, возвращенную церкви в правление Марии за счет светских лиц, получивших права на нее при Эдуарде. На кону оказался важный правовой спор: истцы хотели получить обратно земли, переданные короне епископами времен Эдуарда, а затем проданные или пожалованные новым лицам по королевским грамотам, тогда как при Марии эти земли вернулись к католическим епископам без компенсации. Хотя Мария специально не аннулировала обмен земель между епископами и короной, она выдала епископу Уайту ордер, позволяющий тому отказаться от договоров его предшественника, оформленных в пользу Эдуарда VI. В 1559 году епископы не согласились с исками владельцев грамот времен Эдуарда. Однако если бы епископы выиграли спор, то пожалования Эдуарда VI бывших церковных земель по грамотам оказались бы недействительными. Епископы посеяли панику по поводу имущества.
В придачу угроза будущего возвращения конфискованной церковной собственности по-прежнему преследовала парламент. Мария воссоединила Англию с Римом на основании гарантий в диспенсации Поула, неохотно одобренной папой Юлием III, гласившей, что права на владение бывшими церковными землями останутся в неприкосновенности. Однако диспенсация Поула не была абсолютной или прецедентной: она не могла ограничить в действиях Павла IV, которого Поул убедил в 1555 году принять во внимание положение Англии, но и тогда папа в принципе осудил отчуждение церковной собственности. Хотя диспенсацию Поула бережно сохраняли в общем праве, которое настаивало, что права собственности на секуляризированные земли имеют законную силу, епископ Боннер в 1559 году опирался на совесть, а не на общее право[608].
Следовательно, судебный процесс Томаса Мора отнюдь не положил конец правоведческому спору в Англии, утвердив всеобъемлющие полномочия