Замок был, по раннему времени, пуст. Дойл спустился вниз, никем не замеченный, кроме молчаливых теней, который отныне будут подчиняться, как это и должно было быть с самого начала, только королю.

Карета действительно была готова, позади привязали оседланного гнедого жеребца — на случай, если бы Дойлу захотелось проехать немного верхом.

Прощаться никто не вышел — Дойл никому не говорил, когда уезжает. Да и едва ли кто-то из милордов хотел бы пожелать ему удачи, а слуги слишком привыкли к тому, что господа приезжают и уезжают, когда им вздумается.

Дойл уже поставил ногу на подножку кареты, но не успел забраться внутрь — услышал быстрые мелкие шаги. Из дверей замка выбежала Эльза. Все в том же волшебном платье, но с растрепавшимися косами. Проговорила, запыхавшись:

— Стой!

— В чем дело?

Она улыбнулась:

— Ты забыл. Жена и муж — едины по сути своей. И если вы позволите, милорд, я буду сопровождать вас, куда бы и ни направлялись.

Было бы очень здраво остановить ее, возможно, прикрикнуть и велеть выбросить эту блажь из головы. Напомнить, что она получила все, о чем мечтала уже много лет, то, ради чего жила все эти годы. И он уже собрался так поступить, но она произнесла негромко и очень мягко:

— Я люблю тебя, Торден. Позволь мне поехать с тобой.

— А твои планы? — спросил он, с трудом справляясь с этими короткими словами, потому что от признания перехватило дыхание.

— Эйрих не допустит казней ведьм — это главное. А потом другая верховная ведьма сделает то, что не сделала я — окончательно вернет магию на земли Стении. Возможно, в книгах и летописях напишут именно про нее, а не про меня, но… — она взяла его за руку, сжала пальцы, — может быть, когда-нибудь какой-нибудь поэт напишет о моей любви к тебе. И мне этого будет довольно.

— И мне, — почти беззвучно отозвался Дойл, крепко обнимая свою, уже окончательно свою ведьму. — И мне.

Свистнул кучер, щелкнул кнут. Карета покатила по уже высыхающей брусчатке главной улицы Шеана, миновала Рыночную площадь и вырвалась за ворота. Сделала крюк, огибая крепостную стену, и, чуть подпрыгивая и трясясь на камнях, помчалась вперед, мимо еще темных, но уже словно бы покрывающихся первым пухом будущей зелени деревьев, мимо лоснящихся жирной чернотой полей, по прочным трактам и грязным деревенским проездам. Она мчалась вперед.

Буйными красками по землям Дойл разливалась богатая, пышная осень. Она пришла в этом году внезапно, в несколько дней сменила уборы деревьев, очистила небо. Было еще тепло. Урожай собрали, и поля жирно блестели под высоким солнцем.

В отстроенном замке было тихо, он словно дремал, не тревожимый никакими заботами. Торден Дойл сидел в библиотеке, у окна, и лениво поглаживал большим пальцем страницы старой рукописи. За последние полчаса он не прочел и строчки, только иногда как бы в задумчивости опускал голову — но потом снова обращал взгляд на открывающийся ему вид.

Шел второй год его добровольного изгнания. Доброго и внимательного хозяина из него не вышло, как не вышло и знатока языков, и мыслителя. Но, по крайней мере, вдали от Шеана его не так сильно терзало когтями сухое, кислое чувство вины.

Зато Эльза здесь была на своем месте. Это она с утра и часто до ночи объезжала земли, вникая во все нужды крестьян, она лечила захворавшую скотину, а бывало, и больных людей. Она знала каждый дом своих владений, каждую мельницу. Ей были известны беды и радости всех лордов в округе.

Очень быстро, почти сразу люди узнали, что их новая хозяйка — ведьма. Но вместо того, чтобы кидаться на нее с топорами и вилами, почему-то сложили две сотни дурацких историй о том, как милорд Дойл полюбил ее и спас от каких-то страшных бед в столице, а следом она его — от не менее страшного проклятия. Истории пересказывались и множились так буйно, что даже начали бы злить Дойла — если бы не обеспечили Эльзе почитание черни и полную безопасность на своих землях. Она для них была не просто ведьма — в их глазах она была покровительницей и защитницей, почти существом из старых легенд.

Так и не прочтя ни строчки в книге, Дойл бросил потерянный взгляд на деревянную резную шкатулку — полчаса назад в нее отправилось очередное письмо из Шеана, приглашение на праздник конца года. Там уже лежали его родные братья: приглашение на имянаречение наследника престола, на летний турнир, на прошлый конец года, на большую охоту… Все — написанные твердой рукой писца, все подписанные лаконично: «Эйрих Первый, Король». Дойл всегда писал ответы сам, и всегда одно и то же: выражает глубокое почтение и сожалеет, что не имеет возможности принять… и проч., и проч.

За возвращение в Шеан он отдал бы многое, даже согласился бы, чтобы снятые Эльзой боли в плече и колене вернулись вновь — лишь бы снова скользить по коридорам шеанского замка, снова ломать голову над реформами и охранять королевский покой от тех, кто желает нарушить его. Там было его место — единственное, где он мог приносить пользу.

Но взглянуть в глаза Эйриху — это было выше его сил.

Скрипнула дверь, запахло весенней грозой. Дойл обернулся и подарил Эльзе самую радостную из небогатого арсенала своих улыбок. Она в ответ нахмурилась и спросила:

— Может, стоит поехать?

Легко поднявшись, Дойл подошел к жене, коснулся ее подбородка, заставляя опустить голову, коротко поцеловал, но ничего не ответил, предлагая ей самостоятельно додумать очевидный ответ.

— Внизу гонец. Передал тебе. Говорит, дело срочное, — в руку Дойла лег свернутый наспех конверт с личной печатью Эйриха.

Сердце пропустило удар и застучало с удвоенной силой — брат не писал ему лично уже больше года. И это письмо — едва ли очередная светская записка. Он сломал печать, быстро пробежал глазами кривые, торопливые строки — и не сдержал короткого: «Проклятье!».

— В чем дело? — нервно спросила Эльза, и Дойл вернул ей письмо, а сам бросился к двери и рявкнул:

— Рейн! Джил!

Его голос отдался эхом в коридорах замка, вспугнул дремавшую прислугу и охрану. Командир отряда Рейн и Джил появились на пороге библиотеки менее чем через пять минут, за время которых ни Дойл, ни Эльза не сказали не слова. Эльза мяла краешек письма, Дойл указательным пальцем отстукивал военный марш по дверному косяку.

Не дожидаясь приветствий и поклонов, Дойл приказал сухим голосом:

— Рейн, готовь своих людей, мы выступаем на рассвете. Джил, проверь мои доспехи.

Рейн по-военному коротко поклонился и скрылся из виду — он не обсуждал приказов. Джил тоже хотел было побежать выполнять задание, но остановился и спросил:

— Милорд, что случилось?

Дойл сжал губы плотнее: мальчишка в последнее время слишком уж расхрабрился — давно его никто не порол за болтовню. Но у него на Джила рука не поднималась, а больше было некому. Так что он ответил: