Дойл покачал головой. Не было никогда в Святейшей книге ни слова о магии. Не была она никогда благословением Всевышнего — это был дар темных сил, призванный нести беды в мир. А впрочем… какая разница? Он никогда не верил слишком сильно и истово, но он хорошо понимал: если разрешить магию, если позволить людям поверить в эту историю, магия захватит королевство. Сталь не справится с вошедшими в силу ведьмами и потерпит поражение. Это будет конец, которого нельзя допустить.

— Я долго думала о том, что прочла, но поняла значительно позднее, когда спустя два года увидела сожжение ведьмы на площади в Харроу. Молодая женщина горела заживо и кричала от боли, а я едва могла шелохнуться, словно скованная ее страданиями. Ее крики отдавались в моей душе, ее ожоги шрамами покрывали мое сердце. Я заплакала, и лорд Харроу позволил мне удалиться, и вовремя — моя боль рвалась наружу магией. Меня успокоил Джамилль. И тогда же рассказал, почему назвал королевой. Были времена, когда самые сильные ведьмы своих земель становились женами королей, и правили вместе с ними. Короля поддерживали четырнадцать верных рыцарей — по числу ресниц на недремлющем оке Всевышнего.

— А королеву — семь ведьм, по числу ресниц на оке закрытом, — эхом закончил за нее Дойл.

Как жутко, как сладко было бы поверить в эти легенды.

Но времена легенд давно прошли. Магия если и была добром, давно исказила свою суть и обратилась в огромную государственную проблему. Святейшие отцы назвали ее скверной, а те, кто стоял у власти — бичом страны. Поэтому он, дослушав признание своей жены, пошлет ее на костер, лишив права на быструю смерть, и будет смотреть на ее казнь — как должен поступить глава тайной службы короля Стении.

— Продолжай, — велел он, но уже не хотел слушать. Каждое ее слово не уменьшало, а усиливало его страдания. Он знал, что сможет понять, что она почувствует на костре. Сейчас он сам горел заживо.

— Семь ведьм, ковен, — Эльза сглотнула, — у меня не было ни одной. Пока однажды на рынке, куда изредка меня отпускал лорд Харроу, к моей руке губами не прижалась разносчица пирогов. Она тоже была ведьмой и узнала меня. Я взяла ее служанкой. Кори была совсем еще девочкой и мало что знала о магии и о жизни. Я учила ее вместе с Джамиллем — и продолжала учиться сама. Второй была Лиа, ей было уже сорок пять. Она немного умела читать и превосходно разбиралась в травах — так хорошо, что теперь уже Джамилль стал учеником. Лорду Харроу не было до моей прислуги никакого дела — он занимался охотой, пирами и разъездами, не чаще двух раз в месяц приходя ко мне исполнить супружеский долг. Мы жили спокойно в своем мирке, пока однажды на пир не прибыла красавица Майла.

Дойл шумно выдохнул. Все-таки она была ведьмой — он не ошибся.

— Она приехала со своим отцом, лордом Крэмишем, тихим, неприметным человеком. Лорд Харроу крутился возле нее целый вечер, но ей не было дела до его ухаживаний. Ночью она прошла ко мне в спальню и тоже упала передо мной на колени. Майла, — Эльза, кажется, всхлипнула, — я не знаю, сколько ей было лет, но выглядела она всегда на шестнадцать, а золотые, как молодая пшеница, волосы делали ее похожей на посланницу небес.

Та Майла, которую знал Дойл, была черноволосой — но что такое внешность для ведьмы?

— Конечно, ей было многим больше шестнадцати — я видела это по повадкам, слышала по стальным ноткам в голосе. Она разрушила мой тихий мирок и напомнила, что пока я мирно живу в своем имении, сотни ведьм, моих подданных, горят на кострах. Сейчас я понимаю отчетливо: она хотела не справедливости, а мести. Только раз я видела одну ее руку без чар — это была обожженная почти до костей головешка. Мы стали думать о том, что можем изменить. Майла придумала недурной план — я должна была поехать ко двору короля, очаровать наследного принца и стать его женой, а после заморочить ему голову так, чтобы он не вздумал мешать возвращению магии в Стению. Я отказалась наотрез.

— Почему? — Дойл усмехнулся. — Отличный план, я сам не придумал бы лучше.

— Я не желала такой победы. Мы спорили — долго, до хрипоты. Но ничего не успели решить — началась война. Войска Остеррада смели гарнизон Харроу в несколько часов, я хотела помочь воинам — но Джамилль и Майла запретили, они требовали, чтобы я уезжала в Риенс. Я… — она задохнулась и на мгновение потеряла способность говорить. — Я согласилась. Лорд Харроу поддержал мое решение, и в тот же день карета увезла меня в родной дом. Я насылала чары на лошадей, чтобы они бежали быстрее, мне было страшно, я мечтала оказаться в материнских объятиях и поверить в то, что все будет в порядке.

Дойл отлично знал, что она застала в Риенсе — он сам был там, только уже в середине войны, видел головешки на месте замка, видел порушенные в крошево стены.

— Я нашла тела обоих братьев и умирающую, уже не способную ни простить, ни благословить меня мать. Чары позволили мне остаться незаметной, а верная Мила удержала от громких рыданий. Вдвоем мы похоронили их и направились обратно в Харроу. Я дала себе слово, что больше не сбегу — и все равно боялась найти в замке трупы других, не менее родных мне людей. Но магия и Всевышний хранили их. Джамилль и Майла прятались в подвале мельницы вместе с двумя десятками ребятишек, Кори и Лиа скрывались в пустом заброшенном погребе с несколькими напуганными женщинами. Остеррадцы прошли дальше, а мы остались — восстанавливать дома, хоронить погибших и лечить выживших. Я не могла колдовать открыто, но под моими руками быстрее срастались кости, легче исцелялись раны.

Рассказ о возвращении отступающей остеррадской армии и не менее страшной наступающей армии Стении Дойл слушал через силу — для него это было слишком близко и слишком живо. Он был там сам, он видел то, о чем она говорила, но для него убитые были необходимой жертвой, а для нее — знакомыми и даже друзьями.

— На войне погиб мой муж. Говорили о героической смерти — а я даже как следует оплакать не могла этого чужого, непонятного человека. Война кончилась будто внезапно. Вчера еще мы напряженно вслушивались, не раздастся ли где-нибудь вдалеке походный рожок, а сегодня наступил мир. О поездке в столицу не говорили — нужно было восстановить разрушенное, отстроить Харроу, уберечь людей от голода. Первое время до нас не было никакого дела, но через полгода приехали люди милорда Грейла и объявили, что, так как я вдова и одинока, я перехожу под опеку милорда и обязана слушать во всем его указов. Сначала указы были простыми и пустячными — Грейл тоже был заинтересован в восстановлении стен, в севе и последующей жатве. Мы отправили ему его долю зерна — а к зиме встречали его самого.

Кусочки разбитого вдребезги зеркала начали постепенно выстраиваться в сознании Дойла. Грейл чем-то оскорбил ведьм — поэтому именно его выбрала своим любовником Майла. Пила она его жизненную силу или выворачивала его кошелек — не важно. Но когда она просила за жизнь Грейла, она… Если бы еще мог, Дойл бы рассмеялся. Она проверяла его, Дойла. Проверяла его чувства к лучшей подруге. Если бы он согласился воспользоваться ее телом, Эльза узнала бы об этом, причем в самых мерзких подробностях, и уже никогда не обратила бы к нему своего взора. Возможно, это было бы отличное развитие событий.