задатка сто рублей. А осенью расплатился, фундамент залил, кирпича подвез. Думал, тысяч пять привезу, и якши!

Он рисовал палочкой дом в двух уровнях, с островерхой крышей, и пояснял, что низ сделает кирпичный, там будет кухня и просторный подвал. А верх хорошо бы из бруса пиленого. Под самой крышей – летняя комната. Красиво это у него получалось на песке.

Он расчувствовался, достал фотографию: дети, он сам и жена. В жене проглядывала порода.

– Ты, Шейх, бичара, а жена – прямо красавица. Да еще Наташку за нос водишь.

– Нет, она знает.

– А как ты потом?

Шейх ухмыльнулся, пожал плечами:

– Тебе какая забота?

– Просто так, удивительно, – промямлил Малявин и смутился.

Он вспомнил, как перепугались на третий или четвертый день в совхозе «Маяк» и чуть не уронили с крыши лист шифера, когда увидели, что от остановки с большой сумкой топает Наташка.

– Как сумела найти? Шейх, ты, видно, телеграмму дал. Засветил перед Рамазаном, подлец!

Вечером пристали к Наташке:

– Как же сумела нас разыскать?

– Проще простого, – отвечает она. – Подружка у меня в районном узле связи работает. Обзвонила местные почтовые отделения, а в хозяйствах о новеньких на второй день каждая собака знает.

Так все просто у женщины, когда она хочет и знает, чего хочет…

Как не удивляться: ведь не шмонда облезлая, все при ней, смазливая, приличная женщина. Семен хоть и говорил: «Че ты, Ванька, лирику развел, обыкновенная сучка…» – но говорил так со зла. Как-то раз, когда Шейх пьяный валялся, полез Семен внаглую к Наташке, но получил крепкую оплеуху. Чтоб растерянность свою скрыть, стал орать: «Дура! Я просто пошутил. Я тебя даром не стану!»

– Чем же ее охомутал? – спросил Малявин, подразумевая, что с виду ты, Шейх, пень осиновый.

– Да понятно, не языком…

Ринат, отсмеявшись, выговорил: «Ну, ты и пацан, Ванька!» Хотел Иван начать привычно: да знаешь, сколько я девок имел… Но не вязалось это с настроением и той надеждой, которую обрел после встречи в аэропорту с Лизой, а особенно с этой темной ночью, звездным небом, криками неведомой птицы, похожими на глухой стон. Оттого думалось: может, это вовсе не птица кричит, а чья-то душа мечется над степью, как мечемся мы в поисках работы – любой, только бы без обмана, по совести, если осталась, если не выдуло ее ветром лихих перемен.

Костер из обломков березового горбыля прогорал, ночь опять подступала вплотную, обволакивала осязаемо густой темнотой. Можно лишь ворошить угли, подбрасывать клочья травы, терпеть и ждать утра с надеждой, что этот день ляжет удачнее предыдущих.

Совхоз, куда они пришли поутру, назывался «Радушный». Первым делом отыскали колодец, помылись горько-солоноватой водой, почистились, причесались. Малявин вытащил из сумки легкую импортную куртку, нацепил «селедку» – галстук на резинке, взятый напрокат у Толяна, чтоб несколько уверенней чувствовать себя перед совхозным начальством. Без труда отыскали столовую. Попросили чая и хлеба.

Столовские бабы посматривали с интересом, их явно смущал внешний вид, хотя им хотелось подначить: что, мол, соколики, пропились в край? Когда Ринат понес на мойку стаканы, пухленькая краснощекая молодуха не выдержала, спросила:

– Не объелись с чаю?.. Может, вам второго положить, все одно останется?

Ринат особо не отказывался, и подавальщица щедро набухала вермишели в глубокие суповые тарелки, а сверху по паре котлет, и они впервые за несколько дней прилично поели.

В контору Шейх идти наотрез отказался: «Невезучий я… Давай-ка ты сам». Малявин же лоб перекрестил в коридоре: «Эх, не подведи, “Радушный”». Рывком распахнул дверь и громко, излишне громко от смущения спросил:

– К вам можно?

– Да, пожалуйста! – ответил директор и вышел из-за стола с любезной улыбкой. Похоже, принял Малявина за инструктора райкома, потому что спросил с приметным подобострастием: – С чем пожаловали к нам?..

Вскоре улыбка съехала с его лица, он стал грубоват, но врать не стал, как это делали другие, честно признался, что шабашников не взял по весне из-за материалов: не было цемента, солярки… А теперь все завезли. При этом он приводил цифры объемов, стоимость работ, проценты на зарплату, не заглядывая в бумажки.

– Всего-то один дом? – спросил Малявин недовольно, чтобы не сбиться с принятого тона. – Пять-шесть человек хватит…

– Нет, почему же? Еще ремонту много, столовую нужно до ума довести.

– Хорошо, добавим людей, – слегка приврал он. – А сегодня бы с жильем определиться, площадку под дом осмотреть, с прорабом переговорить. И аванс надо бы выписать.

Хорошо начатый разговор скособочился, смотрел теперь директор иначе, и зеленовато-желтые разводы вокруг левого глаза заметил. Он знал по опыту прошлых лет, что соберутся ханыги в шоблу, работать путем не умеют, мотаются из совхоза в совхоз, получат деньги и сразу в загул с драками, поножовщиной. Он решительно пьяниц не любил, потому что сам срывался и пил отчаянно, глухо, по целой неделе, и все говорили: «Фирсыч-то заболел».

– Ладно, устраивайтесь, – пробурчал директор. – Подпишу заявление на аванс.

Возникшую отчужденность Малявин не прочувствовал, не оценил и, пока добирались в «Маяк», излишне много болтал, светясь улыбкой, с детской непосредственностью радуясь маленькому успеху.

– Ну что, что? Нашел работу? – орали разом четыре мужика, – забородевшие, давно не стриженные, в грязной рванине.

– Ну и видуха у вас! – присвистнул Малявин и умышленно медлил с объяснениями. – Да и воняет – спасу нет.

– Ишь, барин! Завоняет, в бане месяц не мылись.

– Да нет, чем-то другим…

– Это сурком. Жиром сурчиным. Жрать-то нечего, вот и охотимся, – взялся объяснять Толян.

– Ты, гад, что тянешь? – перебил Семен. – Нашли хоть что-то?

– Все нормально, только вкалывай. Заявление на аванс подписал, – начал он пересказывать разговор с директором и прорабом. – Сам поселок много лучше, чем эта дыра.

– А здесь к директору ходили?

– Был я позавчера, – откликнулся Шурка-Шурухан. И понес матюгом, давая понять, что в «Маяке» ничего не светит.

– Я тоже раз сунулся, так он разорался, словно я бабу у него отбил. – Семен делано хохотнул. – Он, по-моему, того, с прибабахом. Я ему: «Не ори, не дома!» Он пуще того.

– Без этих денег туго будет…

Вошел Шейх с буханкой хлеба и пачкой «Памира», купленными на оставшуюся мелочь, заблажил дурашливо:

– Налетай, мужики, пока дешево! Закуривай!

– Тут дело важное решить надо, – начал он позже с подходом. – У Ивана диплом есть, язык хорошо подвешен. Пока мотались по хозяйствам, я решил: надо его делать бугром.

На миг стало тихо. Шейх с самого начала, как перебрались в «Маяк», завел такой разговор, но от него отмахивались: ладно, бугруй, как умеешь.

– Да кто ее знает, – раздумчиво выговорил Шурухан. – Я не против, парень он грамотный, шустрый.

Следом поддакнул Ленька Сундуков. Толян же дурашливо хохотнул:

– Ништяк! Ваньку бугром –