– Да вы идите… Прилягте. Мне нормально. Идите.

– Может, нужду справить, так не стесняйтесь, я подложу? – спросила с едва приметной улыбкой медсестра – эта простодушная женщина, которая устала, хочет спать, которой осточертела больничная жизнь и эта мизерная зарплата на полутора ставках, но все одно она – милосердная сестра.

«Что произошло? Как и почему?» – это стало не главным, могло подождать, над ним нависал, домогаясь ответа, бесконечно длинный и очеловеченный вопрос:

– Где и когда вы познакомились?.. Где?..

Если бы Малявин мог, то усмехнулся, вспомнив ту давнюю ереванскую историю, которая вдруг вывернулась из-под него… Он упал в тот самый момент, когда, казалось, ничто не предвещало беды, когда он освободился от многолетнего страха, присущего всем, кто становился рабом «итэушной» системы с диктатом ублюдочной силы. Он только обрел Бога и сам стал частицей его… Поэтому лишь что-то, отдаленно напоминавшее злость, возникло, когда он вновь вспомнил, как два мерзавца, выпестованных десятилетиями «перековок», прострелили его ни за что ни про что.

А потом ему вдруг пригрезился огромный ажурный блин, похожий на солнце и такой горячий, что пальцы припекло, они болели от этой раскаленности, и все же он схватил густо смазанный маслом, быть может, последний свой блин…

Иван Малявин не знал, что подступило мартовское утро, разгорался последний день Масленой недели, называвшейся когда-то Прощеным воскресеньем, а ныне – днем работников торговли. Праздником, совершенно удаленным от души человеческой, как и все остальное в этом – совсем не вдруг – перекосившемся мире, где не стало прощения, покаяния, милосердия и еще много чего важного, без чего жизнь для миллионов людей стала не в жизнь, не в радость, а в тяжкую повинность. И как бы он ни старался, благодать и радостное успокоение не приходили, не давались ему. И помолиться он сам не умел, и некому было помочь ему в этом, а душа так просила причастия и покаяния, рвалась от замурзанного тела.

Иван Малявин лишь шептал, осознав смысл простого «спасибо» – шептал и шептал:

– Спаси Бог, спаси Бог…