На самом конгрессе все понимали, что такое фиктивное восстановление бывшего королевства не решение вопроса. Была сделана ссылка на возможность расширения этого нового государственного образования путем добавления к нему части – если не всех – территорий, которые аннексировала Россия в ходе трех разделов Польши в XVIII в. Более того, отчасти было выражено признание естественного единства всей бывшей территории Польши, какой она была до 1772 г., в окончательных договорах, подписанных 3 мая 1815 г., о том, что должна быть свободная навигация на всех реках этого региона. Но самым значимым было обещание того, что все поляки, будь они подданными России, Пруссии или Австрии, получат «представительство и национальные институты, регламентируемые согласно степени политической компенсации, которую каждое правительство сочтет целесообразным и подходящим дать им».

Тщательно сформулированная оговорка в конце этого пункта сделала эти довольно расплывчатые обещания совсем неопределенными. Тем не менее сама выраженная в нем идея была чем-то вроде признания прав меньшинств, строго говоря, признанием разницы между государством и народом, столь типичной для условий, которые складывались веками в Центрально-Восточной Европе. В случае Польши даже Венский конгресс, инспирированный империалистическими устремлениями крупных держав и безразличный к усилению стремлений к национальной независимости, был вынужден признать эту новую тенденцию. Во всех землях разделенного содружества национальное сознание поляков действительно имело такие глубокие корни, что даже те, кто мешал народным устремлениям, не мог полностью их игнорировать.

Хорошо известно, что во всех других случаях Венский конгресс демонстрировал полное равнодушие к какому бы то ни было стремлению к национальной независимости. Обычно это подчеркивают в случаях Германии и Италии, но в них обеих это была лишь еще не развившаяся полностью тенденция к политическому объединению на национальной основе, на которую не обращали внимания миротворцы. Немецкий народ на самом деле меньше всех имел причины жаловаться, так как различные политические объединения, среди которых он оставался разделенным и политические границы которых были исключительной заботой конгресса, были связаны друг с другом благодаря Германской конфедерации (Германский союз) едва ли слабее, чем в старой империи Священной Римской империи, которая была упразднена в 1806 г. И нигде немцы не оказывались под иноземным господством, в то время как множество поляков попали под власть германского королевства Пруссия, а еще больше ненемецких народов, чем раньше, было включено в управляемую немцами Австрийскую империю. Австрийские владения Габсбургов, на которых в прошлом итальянское меньшинство было небольшим, теперь расширились за счет аннексии Венеции и Ломбардии. Но за этим исключением итальянцы, как и немцы, хотя и оставались поделенными на различные государства, а некоторые из них были под властью династий чужеземного происхождения, не были включены в состав никакого иностранного государства, как это случилось с народами Центрально-Восточной Европы, ставшими подданными Габсбургской монархии.

В своей новой форме Австрийская империя, провозглашенная в 1804 г. и упрочившаяся в своих новых границах на Венском конгрессе, была настолько централизованной, что даже старые королевства Чехия и Венгрия в конце концов утратили свои государственные права. Земли Чехии вместе с землями собственно Австрии были даже включены в Германский союз, образованный в 1815 г., и, хотя земли короны святого Стефана (Иштвана), как и земли Галиции, Буковины и Далмации, оставались за пределами этого специфически германского государственного образования, они находились под абсолютной властью не только германской династии, но и германской администрации, руководимой из Вены. Несмотря на свое растущее национальное сознание, все эти ненемецкие народы, даже мадьяры, столь гордившиеся своими национальными традициями, оставались верными своим правителям в годы всех войн с французским завоевателем и не выдвигали никаких особых требований во время мирного урегулирования на Венском конгрессе, на котором неофициальная деятельность поляков, особенно князя Чарторыйского, велась столь активно. Тем не менее подчиненное положение, в котором оказались все ненемецкие народы, оказалось источником волнений в будущем не из-за какого-то германского национализма власти Габсбургов, а из-за того, что эта власть считала немецкие язык и культуру самой мощной объединяющей силой многонациональной империи.

Если эта внутренняя напряженность и ее опасные последствия не возникли немедленно, то просто потому, что европейское урегулирование 1815 г. не дало неудовлетворенным народам Дунайской монархии какого-либо шанса искать помощи извне или лучших условий жизни при другой власти. За исключением итальянцев, у них не было независимых государств, созданных их сородичами по другую сторону австрийской границы, и даже галицийские поляки Галиции вряд ли могли смотреть на королевство Польское, созданное по решению Венского конгресса и связанное с Россией, как на свободную Польшу. Русский национализм, который вместе с православием и самодержавием был основой царского империализма, с самого начала критически относился к любым уступкам, сделанным полякам хоть в «королевстве», хоть в аннексированных восточных землях бывшего содружества[63]. Что касается других нерусских народов империи, то само их существование официально не принималось в расчет, за единственным исключением, которое составляла автономная Финляндия. Во всей политической концепции, которую Александр I пытался воплотить в расплывчатых фразах Священного союза – этом философском комментарии к договорам, подписанным в Вене, не было места правам народов, лишенных политической или даже культурной свободы, несмотря на взывание к христианским принципам.

Венский конгресс едва ли можно винить в том, что он не включил в свою программу восстановления ту большую часть Центрально-Восточной Европы, которая все еще оставалась под властью турок. Легко было установить протекторат Великобритании на Ионических островах, расположенных недалеко от западного побережья Балканского полуострова, где греческое население находилось под властью Венеции, а не так давно – наполеоновской Франции. Но сам Балканский полуостров все еще был частью Османской империи – нейтральной державы, не представленной в Вене, целостность которой нельзя было нарушать, хотя для христианских народов этой империи условия жизни продолжали оставаться даже хуже, чем для народов под германской или российской властью. Поэтому подъем национально-освободительного движения на Балканах как реакция на века угнетения был еще одним фактором, способствовавшим провалу миротворческого процесса в 1815 г. И это был первый источник тревоги, появившийся в годы, последовавшие за знаменитым конгрессом.

Войны за независимость балканских народов начались в Сербии, где ожесточенная борьба с властью османов шла на протяжении почти всего наполеоновского периода, и, когда во время Венского конгресса сложилась критическая ситуация, туда приехала сербская делегация с просьбой о помощи, но не добилась к себе никакого внимания.