Эти войска решили исход сражения под Щекоцинами 26 мая (6 июня) 1794 г. и осаждали Варшаву до тех пор, пока Костюшко не потерпел окончательный разгром под Мацеёвицами и пока русские под командованием Суворова не пошли на штурм Праги. Испугавшись массовой резни, осуществленной в этом предместье столицы, Варшава сдалась, а все восстание, распространившееся на территорию Прусской Польши под командованием генерала Домбровского и дошедшее до восточной границы содружества, закончилось поражением и послужило оправданием тотального раздела страны.

На этот раз и Австрия, сочувствие которой пытался вызвать Костюшко, потребовала свою долю. Ее пугали успехи двух других держав. После долгих переговоров эта доля сократилась до треугольника между реками Пилицей и Бугом – довольно искусственного добавления к Галиции, которое, однако, включало Краков и почти доходило до Варшавы. Пруссия, которая тщетно пыталась аннексировать первый город, отняв королевскую эмблему, получила столицу и достигла реки Немана, создав новую провинцию – Юго-Восточную Пруссию. Россия забрала себе почти все, что осталось от Великого княжества Литовского, включая Курляндию и территории к востоку от реки Западный Буг. И хотя большинство крестьянского населения в провинциях, аннексированных Екатериной II, было белорусами и украинцами в добавление к литовцам, никакие этнические соображения не определяли начертание новых границ, которые произвольно поделили государство, существовавшее на протяжении многих веков. На дополнительной тайной встрече, состоявшейся в 1797 г., было решено навсегда уничтожить само название Польши, король которой, вынужденный отречься от престола, умер в Санкт-Петербурге как изгнанник.

Последствия этого раздела, уникального в истории, повлияли не только на Польшу и народы бывшего польско-литовского содружества. Баланс сил в Европе был сильно нарушен, хотя западные державы, находясь между собой в противоречивых отношениях, довольно медленно начали это понимать. Так как последняя страна, которая в ходе современной истории оставалась свободной и независимой в Центрально-Восточной Европе, теперь исчезла, весь этот регион континента просто перестал существовать. Немецкая часть Центральной Европы теперь стала непосредственной соседкой Восточно-Европейской России лишь с двумя возможными альтернативами, которыми были: немецко-русское господство в Европе или немецко-русский конфликт, который невозможно локализовать. Какая из этих двух возможностей реализуется – это было главным вопросом в последующий период длиной приблизительно в 120 лет, решающим не только с точки зрения политики с позиции силы, но и для судьбы народов Центрально-Восточной Европы, которые после высоких средневековых традиций теперь, казалось, были совершенно придавлены.

XIX в. и начало XX в. до 1914 г. – безусловно, один из наиболее известных периодов в истории Европы. Он также является первым периодом, когда вся восточная часть континента, включая Балканский полуостров и Российскую империю, притягивает к себе все внимание и изучается как неотъемлемая часть Европы как единого целого в тесной связи с Западом.

Тем не менее что касается народов Центрально-Восточной Европы, то отношение к ним в обычном представлении общей истории продолжает быть совершенно неудовлетворительным. Обычное отождествление народа и государства, в основном оправданное в истории Западной Европы, ведет к игнорированию того основополагающего факта, что на территории между Германией и Россией один народ за другим утратил свою политическую независимость, а вследствие этого и государственность, а некоторым народам так и не удалось образовать свои собственные государства. Но и они не были народами без истории или политических стремлений. Другие продолжали помнить свое историческое прошлое и черпать воодушевление в своих национальных традициях, даже если им приходилось оглядываться назад в Средние века. Поэтому в добавление к истории империй, которые в конце XVIII в. полностью контролировали Центрально-Восточную Европу, есть история народов в составе существовавших великих держав, не имевших своих государств и стремившихся стать независимыми государствами, – изучать ее необходимо для настоящего понимания противоречий, существовавших в Европе в XIX в., и кризиса, последовавшего за этим с виду мирным периодом.

Этот кризис был предсказуем, а поверхностный мир довольно часто сотрясали революционные движения миллионов людей, находившихся под иностранным владычеством. Эти национальные движения обычно были связаны с революционными тенденциями конституционного и социального характера – еще одним источником волнений в Европе на протяжении XIX в. На Балканском полуострове эти восстания постепенно привели к освобождению большинства угнетенных народов. Но даже развитие их новых или восстановленных государств обычно изучают скорее с точки зрения соперничества империй и не без некоторых предрассудков в отношении так называемой «балканизации» Европы путем увеличения числа небольших политических единиц. Является аналогичным и даже еще более односторонним подход к тем движениям за независимость в XIX в., которые закончились неудачей.

Во всех из них, однако, была природная жизненная сила, которой было суждено найти свое выражение в годы Первой мировой войны, что нетрудно объяснить. Во-первых, угнетенные народы Центрально-Восточной Европы так и не примирились со своей судьбой. Чем дольше длилось иноземное господство, тем сильнее была их реакция, как только ослабление власти их господ давало им шанс на освобождение. Более того, окончательное уничтожение всякой политической свободы в целом регионе путем раздела Польши дало полякам такую долгую и непрерывную традицию стремиться к независимости, что разделенные польские территории на протяжении следующего века оставались постоянным местом волнений. Польский народ стал естественным лидером в борьбе, которую он вел под хорошо известным лозунгом «За вашу и нашу свободу!». Полякам были интересны все аналогичные движения, и во многих случаях они принимали в них активное участие.

Реакция поляков на то, что произошло в 1795 г., была такой скорой, сильной и долгой, потому что в Польше национальная культура была не только давней традицией, но и достигла нового пика своего развития как раз накануне этих разделов. Поэтому национальное сознание поляков было полностью развито и готово к прогрессу, несмотря на самые неблагоприятные условия. Более того, это национальное самосознание, которое раньше в Польше ограничивалось высшими слоями общества, начало проникать в его низшие слои как раз во время ее разделов благодаря начавшимся реформам и отзвукам происходившей в то время Французской революции.

Эти отзвуки были слышны, разумеется, не в одной только Польше, где они нашли благоприятную почву из-за традиционно близких отношений между двумя странами. Влияние Франции справедливо считается одним из главных факторов, которые в начале века повсеместно способствовали возникновению моды на патриотизм, придавая этой тенденции ее современные формы и выражение. Действительно, революционное движение во Франции, где никакие национальные вопросы не волновали национально однородное государство, ставило своей целью проведение конституционных и общественных реформ во имя прав человека и гражданина. Но везде, где правам и свободам человека угрожало иностранное господство, требование свободы должно было, естественно, включать национальную свободу от такой чужеродной власти. Именно так обстояли дела у всех народов Центрально-Восточной Европы.