Тем не менее Александр I был настолько встревожен просто возможностью восстановления Польши, что в 1810 г. попросил Наполеона дать ему торжественное обещание, что этого никогда не произойдет. Разногласия двух императоров при разработке такого заявления были типичны для их растущего соперничества, и польский вопрос следует считать одной из основных причин разрыва их отношений в 1812 г. и войны, которую Наполеон назвал своей второй Польской кампанией. Сами поляки были глубоко убеждены в своем приближающемся полном освобождении, которое заранее было провозглашено конфедерацией, созданной в Варшаве, но которое Наполеон обсуждал позже в Вильно с польским представителем в очень расплывчатых выражениях. В бывшем Великом княжестве Литовском еще оставалось небольшое количество сторонников сотрудничества с Александром I, но и там приветствовали императора Франции как освободителя, который восстановит Польско-Литовское государство. Надежды на освобождение от владычества России появились и на Украине, где те украинцы, которые оставались верны казацким традициям, были готовы присоединиться к Великой армии Наполеона, продвижения которой по этим южным регионам Российской империи они желали.

Наполеон избежал ошибки Карла XII, но и в таком случае и несмотря на успехи, немалый вклад в которые сделали и польские войска численностью почти 100 тысяч человек под командованием Понятовского, его война 1812 г. закончилась хорошо известной катастрофой. Варшавское герцогство – единственный конкретный результат действий Наполеона в пользу Польши – вскоре было оккупировано русскими, и ему угрожал новый раздел, когда в Калише в 1813 г. был подписан еще один русско-прусский договор. Желая осуществить давний план России властвовать во всей Польше, Александр I попытался завоевать симпатии наиболее выдающихся польских деятелей. Но в отличие от Чарторыйского, который никогда не был на стороне Наполеона, Юзеф Понятовский решил спасти по крайней мере честь Польши, оставшись верным Франции до конца. Он был убит в сражении под Лейпцигом в 1813 г. (утонул, пытаясь на коне раненным переплыть реку Эльстер), и поляки оставались с Наполеоном даже в отчаянных боях в 1814 г., на острове Эльба во время Ста дней в 1815 г.

В то время как для других порабощенных народов Центрально-Восточной Европы наполеоновский период после столь многих территориальных изменений и различных ожиданий почти не имел долговременных последствий, за исключением занятия Россией Финляндии и Бессарабии и более близкого знакомства с французскими идеями, поляки, которые принесли самые большие жертвы и пережили самые большие разочарования, оставались зачарованными легендами о Наполеоне, наверное, дольше, чем сами французы. Они были не только возбуждены своим героически-романтическим опытом, но и справедливо оценили, что благодаря Наполеону – хотя он полностью осознал значимость Польши лишь во время своих размышлений на острове Святой Елены – польский вопрос немедленно встал заново после окончательного раздела Польши в 1795 г. Установленные тогда искусственные границы были изменены уже через 12 лет в 1807 г. и еще раз в 1809 г.

Поляки были убеждены, что еще одна европейская война снова даст им шанс на освобождение. Они так верили в это, потому что установление мира после Наполеоновских войн, несмотря на неизбежный пересмотр польской проблемы, не решило ее. Однако это был лишь один из негативных результатов Венского конгресса в отношении Центрально-Восточной Европы.

Конгресс, начавшийся в Вене в 1814 г. и после краткого повторного появления и окончательного разгрома Наполеона под Ватерлоо перенесенный на 1815 г., должен был восстановить всю Европу после революционных изменений предыдущей четверти века. В определенной степени эта огромная задача была успешно выполнена, и особенно умеренность, проявленная в отношении Франции, едва ли несшей ответственность за имперские устремления Бонапарта и вскоре принятой в Европейский концерт, привела к долговременной стабилизации ситуации в Западной Европе. Однако главные трудности миротворческой деятельности проистекали из отношений не с бывшим врагом, а с самым могущественным союзником по антифранцузской коалиции – Россией.

Идея законности и восстановления, на которой, предположительно, строилась вся работа конгресса, потребовала бы возврата к тому традиционному порядку в Центрально-Восточной Европе, который так недвусмысленно нарушили разделы Польши. Именно польский вопрос почти неожиданно занял видное место в прениях, и почти все видные государственные деятели говорили лишь пустые слова, когда речь заходила о желательности полного восстановления старого королевства. Но в то же время все они вскоре согласились с тем, что такое восстановление практически невозможно.

Причины этих двух явно противоречивших друг другу позиций найти легко. С одной стороны, восстановление независимой Польши было не только вопросом справедливости, но и необходимой гарантией сколько-нибудь устойчивого баланса сил и безопасности Европы от имперских устремлений России, которые все другие государства справедливо сочли главной опасностью для континента после поражения Наполеона. С другой стороны, такая компенсация разделов потребовала бы огромных территориальных уступок не только со стороны России, но и Пруссии с Австрией, которые, несмотря на свои существенные территориальные приобретения на Западе, были совсем не готовы принести такую жертву на Востоке и, наоборот, требовали возвратить им часть – если не все – утраченных ими польских земель, ставших Варшавским герцогством. В таких условиях даже представитель Великобритании Каслри, который красноречиво высказывался за свободу Польши, на самом деле был за возвращение к границам, существовавшим не перед, а после трех разделов страны.

Однако было заблуждением полагать, что Россия после своих недавних побед удовлетворится этими границами. На самом деле вряд ли имело решающее значение то, будет ли ее западная граница проходить по реке Западного Буга, или реке Висле, или даже еще дальше где-нибудь в направлении Берлина. Эта граница в любом случае была общей границей с двумя ведущими германскими державами, где не существовало никакого буферного государства. Поэтому компромисса не так уж и трудно было достичь, несмотря на антироссийский альянс Великобритании, Австрии и Франции, который был создан в самый критический момент конгресса в Вене. Пруссия, всегда склонная к своему традиционному сотрудничеству с Россией, столь опасному для всех других государств, была снова удовлетворена, получив западный кусочек Варшавского герцогства – провинцию Познань, а также вольный город Данциг. Все планы восстановления «острова свободы» в Центрально-Восточной Европе свелись к символическому жесту: Краков и его окрестности стали вольным городом, гордо называвшимся республикой, но практически находившимся под контролем его трех больших соседей.

Чуть большим, чем символический жест, было решение называть оставшуюся часть Варшавского герцогства, переданную Александру I, королевством Польским. Название Польша, которое в 1795 г., а еще больше в 1797 г., должно было исчезнуть навсегда, теперь было дано маленькой, искусственно ограниченной части польской территории, почти равной доли Пруссии и Австрии при третьем разделе страны, которую Венский конгресс передал царю России, что можно было назвать четвертым разделом Польши. Да, новое королевство получило довольно либеральную конституцию, польскую администрацию, сейм и армию, но королем был русский царь, а страна была надолго объединена с Россией. Такое объединение маленькой конституционной монархии с крупнейшей и сильнейшей автократией в мире было неизбежно обречено на провал.