Напряженность стала быстро нарастать, когда в 1825 г. умер царь Александр I. После неудавшегося Декабрьского восстания в Санкт-Петербурге, руководители которого поддерживали притязания поляков, преемником Александра I стал его брат Николай I. Он тоже был коронован королем Польши через несколько лет. Но, не демонстрируя, как Александр, даже видимость либерализма, он счел парламентское правление королевством Польским совершенно несовместимым с самодержавной формой правления, которая была так развита в России. Поэтому польские радикалы, возглавляемые молодыми пехотными кадетами, поднялись на защиту своей конституции. Общественное мнение было встревожено вестью о том, что царь использует польскую армию в качестве передовых сил для разгрома революционных движений, которые в 1830 г. вспыхнули во Франции и Бельгии и завоевали симпатии поляков.

Даже умеренные лидеры, которых удивил заговор кадетов и которые считали восстание недостаточно подготовленным, присоединились к нему, подхваченные духом национального единства, хотя много времени было потеряно из-за колебаний тех, кто еще надеялся умиротворить царя и прийти к какому-нибудь компромиссу. Среди них был генерал Хло-пицкий, которому были даны практически диктаторские полномочия. Даже позже смена руководства польской армии, которая девять месяцев противостояла превосходящей по силам русской армии, оказалась довольно нерешительной и недостаточной, так что первые успехи и смелые стратегические замыслы Генерального штаба не были использованы в достаточной мере. Поэтому борьба закончилась победой русского фельдмаршала Паскевича, ветерана Русско-турецких войн 1806–1812 и 1828–1829 гг. (а также Отечественной войны 1812 г. и кампании 1813–1814 гг. и др.), и 7 сентября 1831 г. после трехнедельной осады Варшава была взята штурмом.

Представляют интерес два аспекта этого крупнейшего восстания поляков в XIX в.: один – относящийся к национальной проблеме в Центрально-Восточной Европе, другой – с точки зрения международных отношений в Европе как единого целого. Восстание, которое началось в Варшаве как акция так называемого «конгресс-королевства», возымело ответные действия на территории к востоку от Западного Буга в литовских и западнорусских провинциях исторического содружества. Особенно в бывшем Великом княжестве Литовском многие стали участниками революционного движения против господства России не только среди полонизированной знати, но и мелкопоместного дворянства и крестьянства чисто литовского происхождения. И хотя существовали социальные разногласия в связи с обещанной отменой крепостной зависимости, не было литовского сепаратизма на этнической основе, а было лишь общее желание восстановить традиционный польско-литовский союз, полностью независимый от России. С территории королевства пришли регулярные польские войска, и движение распространилось до ливонской границы, но ему не удалось освободить главные города, и оно потерпело неудачу, повторив судьбу восстания в самой Польше.

Вожди революции также надеялись получить помощь из Украины. Здесь они взывали не только к польской и полонизированной знати и идее польско-литовско-украинского сотрудничества в некоей трехсторонней федерации в будущем, но и к крестьянским массам, которые, однако, оставались недоверчивыми и пассивными. Молодой Тарас Шевченко, который вскоре стал первым великим украинским поэтом, был связан с некоторыми вождями польского движения. Но он не встал на их сторону, а позднее сделал важное заявление: «Польша пала и нас сокрушила», так как царское правительство после разгрома поляков начало безжалостную русификацию не только в «конгресс-королевстве», но и на всех литовских и украинских землях, где ее жертвами стали не только поляки и сторонники польского дела, но и все нерусские народы. Такая ситуация во многом способствовала подъему литовского и украинского патриотизма.

В то время как эти косвенные последствия Ноябрьского восстания проявились лишь позднее, последствия для дипломатии во всех европейских государствах сказались немедленно. Все поляки понимали, что их борьба за свободу могла иметь значительные шансы на успех только при поддержке других государств. Поэтому, восстав исключительно против России, которая в той или иной форме контролировала самую большую часть исторической территории Польши, они надеялись на благодушие Австрии и даже на некоторое сочувствие либералов в Германии. Однако решающим казалось отношение западных держав – Франции и Великобритании. Прекрасно осознаваемая польским общественным мнением в целом необходимость найти помощь за пределами страны была главной заботой князя Адама Чарторыйского – величайшего государственного деятеля Польши XIX в. После многих лет попыток примирения с Россией он теперь признал бесполезность такой политики и оставшиеся 30 лет своей жизни стал самым упорным противником России.

И хотя Чарторыйский никогда не был популярен среди левых, которых возглавлял знаменитый историк Иоахим Лелевель, его авторитет был настолько велик, что он был поставлен во главе национального правительства. И как таковой он прилагал все усилия к тому, чтобы сделать революцию в Польше международной проблемой, и посылал за границу дипломатических представителей, особенно в Париж и Лондон. После объявления поляками о низложении Николая I как короля Польши рассматривался вопрос даже о выборах другого короля. Чтобы заинтересовать Вену в Польше, была выдвинута кандидатура австрийского эрцгерцога или герцога Рейхштадтского – сына Наполеона, который находился при австрийском дворе, равно как и кандидатуры принца Оранского или члена британской королевской фамилии. Более реалистичным было убеждение, что все стороны, подписавшие договоры 1815 г., должны были быть заинтересованы в нарушении обещаний, данных тогда полякам, и поэтому будут за них вступаться.

Но все дипломатическое искусство Чарторыйского и его сподвижников оказалось бесполезным. Даже те государственные деятели, которые были благосклонны к полякам, такие как Талейран и Себастьяни во Франции или Пальмерстон в Англии, хотели, чтобы они сначала добились достаточных побед своими собственными силами. Перспективы совместного франко-английского посредничества с возможным участием Австрии исчезли, когда бельгийская проблема создала напряженность между двумя западными державами, в то время как Австрия проявила некоторый интерес к судьбе Польши только в самый последний момент, когда разгромленные польские полки уже перешли границу с Галицией, где их и разоружили, как и те полки, которые перешли границу Пруссии.

На самом деле Польское восстание 1830–1831 гг. спасло Францию и Бельгию от интервенции России и стало свидетельством того, что по-настоящему независимая Польша будет защитой от царских имперских устремлений, как и раньше. Поэтому Чарторыйский, который в качестве добровольца участвовал в последних боях и потом отправился в эмиграцию до конца своей жизни, надеялся, что полное завоевание «конгресс-королевства» Польша Россией снова всколыхнет те страхи перед российской экспансией, которые царили в 1815 г. в Вене. В Париже он пытался убедить старого Талейрана, что у царя следует требовать по крайней мере восстановления старого независимого королевства, но Себастьяни сказал знаменитую фразу: «В Варшаве царит порядок», и в Лондоне, где князь обрел для Польши много друзей, он услышал, что «польский вопрос, к сожалению, противоречит интересам всех других держав».