– Ненавижу тебя! – выплюнула она ему вслед. Головау нее кружилась от выпитого мартини. Еще мгновение, и она услышала, как хлопнуладверь.

Но в ушах Мэтта этот звук означал свободу. То, что мучилоего столько лет, осталось наконец позади.

В сочельник Офелия с Пип пригласили Мэтта к себе на обед –назавтра наступало Рождество, и Пип заранее облизывалась, предвкушая подарки.Они вместе нарядили елку, а Офелия настояла на том, чтобы собственноручнозажарить утку, уверяя, что это старинная французская традиция. Пип, лютоненавидевшая утку, с большим удовольствием предпочла бы обычный гамбургер, ноОфелия твердо стояла на своем – в этом году у них будет самое настоящееРождество! Хотя бы ради Мэтта. С тайной радостью она отметила, что давно уже невидела его таким умиротворенным и счастливым.

В последнее время оба были слишком заняты, и им никак неудавалось толком поговорить. Мэтт и словом не обмолвился Офелии о свидании сСалли, так и не решив, стоит ли ей рассказывать о его разговоре с ней. Все, чтослучилось между ним и Салли, он считал слишком личным, чтобы это обсуждать, темболее с Офелией. Во всяком случае, пока он был не готов. Но как бы там ни было,Мэтт чувствовал себя так, словно перед ним наконец рухнули стены тюрьмы. Онвесь сиял, и Офелия хотя и не знала, в чем дело, однако догадывалась, чточто-то произошло.

Они заранее договорились вечером обменяться подарками, ноПип уже с самого обеда не находила себе места. Притащив свой подарок, онаторжественно вручила его Мэтту, а потом накинулась на него, когда он поклялся,что откроет сверток только на Рождество.

– Нет! Сейчас! – Казалось, Пип снова превратиласьв ребенка – от нетерпения она даже топала ногой. Глаза ее сияли. Затаивдыхание, она смотрела, как Мэтт осторожно разворачивает бумагу. Но вот бумагаупала на пол, и Мэтт радостно захохотал. В руках он держал пару мужских тапочек– пушистых и желтых, словно огромные цыплята. Мэтт незамедлительно всунул в нихноги и радостно объявил, что тапочки пришлись впору.

– Какая прелесть! – восторженно вздохнул он, неотрывая от них взгляда. И крепко обнял Пип. – Просто чудо до чего хороши.Приедете ко мне на озеро Тахо – будем ходить в них все трое. Только смотрите,не забудьте прихватить свои, идет?

Мэтт так и просидел в них весь обед. Пип торжественнопообещала уложить тапки прямо сегодня. И тут же онемела от восторга, когда Мэттпреподнес ей новенький, сверкающий велосипед. Взгромоздившись на нее, Пипстрелой пронеслась из столовой в гостиную, едва не сбив по дороге елку, ивылетела из дома, крикнув, что покатается немного, пока мать занята уткой.

– Ну а вы как – готовы получить свой подарок? –лукаво спросил Мэтт у Офелии, когда они, уютно устроившись в гостиной,маленькими глотками потягивали белое вино. Мэтт немного робел, считая идеюдовольно-таки рискованной. И все-таки очень переживал, не обидится ли она. Ондаже думал, не отказаться ли ему от этой идеи, но в Конце концов убедил-такисебя, что Офелия обрадуется.

Офелия молча кивнула. Пип все еще не вернулась, и сейчасМэтт даже обрадовался, что они остались наедине. Помявшись, он протянул ейсверток. Офелия сделала большие глаза. Что там может быть? Большая плоскаякоробка… Офелия встряхнула ее… нет, не гремит.

– Что это? – спросила она, нетерпеливоразворачивая бумагу.

– Увидите, – загадочно блеснув глазами, ответилМэтт.

Послышалось шуршание бумаги, последняя обертка упала на пол,а вслед за тем раздался сдавленный крик Офелии. Не в силах сдержаться, онаахнула, и глаза ее моментально наполнились слезами. Офелия застыла – прикрывладонью рот, она закрыла глаза. По лицу ее струились слезы. В руках она держалапортрет Чеда – сын, как живой, улыбался ей с холста. Желая доставитьудовольствие Офелии, Мэтт написал его портрет – в пару к портрету Пип на еедень рождения. Офелия долго молчала. Потом открыла глаза, прижала к грудипортрет и со слезами спрятала лицо на груди Мэтта.

– О Господи, Мэтт… спасибо… спасибо вам!

Отодвинувшись, Офелия снова бросила взгляд на портрет сына.Казалось, он сейчас заговорит. Сердце ее разрывалось от боли. Только сейчас онаснова почувствовала, как безумно скучает без него… и вместе с тем его смеющийсявзгляд подействовал на нее, как чудодейственный бальзам на раны. Портретполучился замечательный.

– Как вам удалось?! – Чед на портрете очень похож. Дажеулыбка была его.

Вытащив что-то из кармана. Мэтт молча протянул ей руку, иброви Офелии поползли вверх. В руках он держал фото Чеда, которое когда-тонезаметно утащил и унес с собой.

– Наверное, у меня клептомания, – хмыкнул Мэтт.Увидев снимок, Офелия облегченно засмеялась.

– Господи, вот он где! А я-то его везде искала! Решиладаже, что его прихватила Пип… ну и не хотела спрашивать, чтобы лишний раз нерасстраивать се. Думала, фотография лежит у нее в письменном столе или вшкафчике… и искала потихоньку. Но так и не нашла. – Офелия с улыбкойпоставила фото на прежнее место. – Ах, Мэтт, как мне отблагодарить вас?!

– Вам нет никакой нужды меня благодарить. Просто ялюблю вас, Офелия. И хочу, чтобы вы были счастливы. – Он уже хотел сказатьвсе, что успел передумать за это время, но тут в дом вихрем ворвалась Пип. Заее спиной громким лаем заливался Мусс. Язык у пса свисал чуть ли не до земли –видимо, все время он так и бегал вслед за ней.

– Классный велосипед! Мне нравится! – завопилаона, с треском врезавшись в столик, стоявший в прихожей, и чудом не зацепивдругой, после чего, вспомнив о тормозах, остановилась в двух шагах от матери сМэттом. Велосипед был почти взрослый. Пип влюбилась в него с первого взгляда.Офелия молча протянула ей портрет Чеда, и Пип моментально притихла.

– Ух ты… в точности как живой!

Она бросила взгляд на мать. Руки их сплелись, и Пип сОфелией долго молча смотрели в глаза друг другу. В комнате повисло молчание. Ивдруг чуткий нос Офелии уловил характерный аромат. Утка не только поджарилась,но, судя по запаху, уже начала потихоньку подгорать.

– Вот здорово! – ахнула Пип, когда раскрасневшаясяОфелия поставила блюдо с уткой на стол.

Они с удовольствием пообедали и прекрасно провели вечер, ноОфелия все никак не могла решиться отдать свой подарок Мэтту и колебалась дотех самых пор, пока Пип не отправилась в постель. Подарок был не совсемобычным. Офелия долго колебалась, но потом все-таки решила, что Мэтту онпонравится. И сразу же поняла, что не ошиблась. Стоило только Мэтту развернутьподарок, как лицо у него стало в точности таким же, как у Офелии, когда онаувидела портрет Чеда. Мэтт поднял на нее глаза, и у него перехватило дыхание.На ладони у него лежал старинный брегет, который принадлежал когда-то еще отцуОфелии. Вещица не только старинная, но и красивая, и теперь ей некому было ееподарить – у нее не осталось ни отца, ни сына, ни мужа, ни брата. Когда-то онаберегла часы для Чеда… но теперь его не было, и Офелия решила отдать их Мэтту…Руки у него задрожали. Судя по всему, его так же сильно очаровали часы, какОфелию – портрет сына.