Вероятно, мадам его обольстила. Кто-кто, а уж она-то владела этим искусством в совершенстве. И пылкий, страстно увлекающийся месье Эгер поддался ее неотразимым чарам. Он сотворил себе идола из плоти и крови и восхищался этим плодом своего воображения столь же искренне, как мудрый ваятель Пигмалион своей несравненной Галатеей. Но истории такого рода, как правило, имеют печальный конец. Галатея оказалась коварна. Мадам Эгер — тоже. Идолы несут с собой неминуемый раздор. Они опасны в самой своей сущности.

Могла ли Шарлотта подвергнуть осуждению месье Эгера только за то, что он повторил ошибку своего легендарного предшественника? Конечно же, нет! Он оказался лишь добровольной жертвой обстоятельств. Он сознательно пошел на позорное самобичевание, ибо тяжелые удары грубых прутьев мнились ему мягкими, бархатными прикосновениями нежных розовых лепестков. Тем трагичнее было его положение. Похоже, он совершенно забыл о том, что у роз есть шипы.

Что можно было с этим поделать? Поговорить с месье? Попытаться открыть ему глаза на правду? Нет! Это разобьет ему сердце, а сама Шарлотта окажется отлученной от него навеки. Это было бы более чем жестоко — это было бы кощунственно! Шарлотта не видела выхода из создавшейся ситуации. Чем больше она размышляла над этим, тем вернее загоняла себя в тупик. У нее было такое ощущение, будто из ее бренной плоти постоянно вытягивают душу. Зловещая, устрашающая пустота стремительно и неотступно надвигалась на бедную пасторскую дочь, застилая ее сознание.

Шарлотта невольно задавалась вопросом, что было бы, если бы она встретилась с месье Эгером при иных обстоятельствах? Блаженная и вместе с тем страшная мысль! В самом деле: могла ли она ждать, что такой утонченный, образованный человек, как месье Эгер, когда-либо был бы способен обратить свой взор к ней — невзрачной, невежественной провинциалке, позволившей себе неслыханную дерзость хотя бы на мгновение возмечтать о подобном счастье! Не глупо ли искушать Химеру? И все же девушка не могла удержать себя от могучего соблазна предаваться — хотя бы изредка — сладостным мечтам, проливавшим живительный бальзам на ее саднящие зияющие раны. Тщетная процедура. Подобное исцеление, в конце концов, неизбежно окажется губительным, ибо уже в самой основе его лежит разрушительное начало.

Существо Шарлотты было стремительно ввергнуто в хаос — тот самый, где уже блаженно пребывало существо месье Эгера. Оба они предались сладостному самообману. Обоим было суждено испить до дна горькую чашу неразделенных ЧУВСТВ.

Шарлотта страдала. Страдала глубоко. Страдала мучительно. Наконец переполнявшее ее отчаяние достигло своего предела. Воля ее была сломлена. Жалкие крохи Надежды, некогда поселившиеся в ее сердце, теперь рассеялись окончательно. Что же оставалось на ее долю? Лишь одно — Зловещая Пустота, поселившаяся на том самом месте, где некогда ютилась Душа, и ослепившая сознание несчастной девушки беспредельным мраком.

Не в силах совладать с собою, Шарлотта, сидевшая вместе с Эмили на одном из уроков, резко поднялась со своего места и, машинально бросив розовощекой, дородной maitresse[38]: «Прошу меня простить!» — опрометью кинулась в дортуар — благо его еще не успели запереть на день, как это делалось обычно. Примостившись на стул напротив своего бюро, она судорожно закрыла лицо руками и разразилась буйным потоком горьких слез.

Шарлотта рыдала долго. Столп беспредельной тоски, отчаяния, негодования, постепенно поднимавшийся в ее сознании в продолжение всех последних месяцев, стремился прорваться наружу. Если бы девушка не поддалась своему отчаянному порыву, она могла бы просто сойти с ума.

Наплакавшись вдоволь, Шарлотта отвела от глаз свои мокрые ладони и медленно подняла голову. Ее туманный взор упал на небольшой потрепанный конверт, мирно покоившийся на поверхности бюро, тогда как прочие бумаги и чернильница были спрятаны в ящик, запертый на ключ. Очевидно, конверт принесла консьержка после начала занятий, и он пролежат здесь все утро, оставаясь незамеченным вплоть до сего момента.

«Вести из Гаворта!» — сейчас же догадалась Шарлотта, и ее сердце судорожно заколотилось в нетерпеливом предвкушении отцовского приговора. Она протянула дрожащую руку к конверту, взяла его и быстрым движением извлекла на свет его содержимое — небрежный листок и, очевидно, прилагавшуюся к нему тонкую полоску бумаги, мелко испещренную с обеих сторон. Пасторская дочь пребывала сейчас в таком взволнованном состоянии духа, что даже не обратила внимания на сорванную печать в центре конверта — неопровержимое свидетельство того, что письмо кем-то вскрыто. Впрочем, учитывая весьма своеобразный нрав мадам Эгер, отнюдь не следовало этому удивляться.

Послание оказалось длинным. На нем стояла подпись отца, но почерк был не его — очевидно, писала Марта с его слов. Довольно сумбурное содержание письма встревожило Шарлотту настолько серьезно, что все ее недавние переживания внезапно показались ей сказкой в пересказе глупца.

В письме сообщалось, что их тетушка Элизабет Брэнуэлл тяжело больна и надежда на ее выздоровление гаснет с каждым днем. Родные опасаются, что мисс Брэнуэлл не суждено подняться с постели; вероятно, ей осталось уже недолго. И теперь, когда душа этой смиренной праведницы находится на пороге Небесных Врат, ее самое горячее земное желание заключено в осуществлении ею последней возможности увидеть своих милых племянниц прежде, чем ей будет суждено отойти в мир иной.

Если Шарлотте и Эмили дорога последняя воля тетушки, им следует отложить на время все прочие заботы и немедленно снаряжаться в путь. Нужно торопиться: мисс Брэнуэлл совсем плоха; самое страшное может произойти в любой момент, хотя все родные выражают надежду, что это случится не раньше, чем девушки доберутся до Гаворта. Их сестра Энн сразу же откликнулась на просьбу тетушки. Она упросила своих хозяев — мистера и миссис Робинсон — дать ей досрочный отпуск и благополучно прибыла в пасторат, где теперь и находится в ожидании сестер.

Далее значилось примерно следующее:

« Ваш достопочтенный батюшка старается держаться, как только может. Но с тех пор, как он лишился своего верного помощника и лучшего друга в лице молодого викария, мистера Уильяма Уэйтмена, неожиданно, во цвете юности, скончавшегося от холеры, и почитай уже третью неделю вкушающего блаженство на Небесах — с тех самых пор хозяин сильно сдал, хотя и нипочем не желает признавать своей слабости. Осложнение болезни глаз не позволило ему написать вам, дорогие мисс Шарлотта и мисс Эмили, но он поручил мне исполнить его волю и надеется, как и все мы, на скорую встречу с вами.

Внезапная кончина нашего добрейшего мистера Уэйтмена явилась невосполнимой потерей для каждого из тех, кто его знал и любил. Его ранний уход из жизни стат полной неожиданностью и личной трагедией для всех нас. Ваши благородные родственники позаботились о том, чтобы останки юного викария были захоронены на погосте у церкви святого Михаила, где он доблестно нес службу до конца своих дней. Так распорядился ваш почтенный батюшка, до сей поры горько оплакивающий скоропостижную кончину своего любимого наперсника и друга, с горячей поддержкой в осуществлении этого решения со стороны вашей милейшей младшей сестры, которая не помнит себя от горя.