– Московские люди! Не только на вашей Руси, но и вкоролевских землях государя моего не видать мне больше такого человека!

Толпа народа провожала гроб Скопина-Шуйского. Его неслисослуживцы князя и пели ему надгробные песни. Их окружала толпа женщин. Этобыли дочери и вдовы убитых в бою служилых – и начальных, и рядовых воинов. Женуи мать усопшего то вели под руки, то несли, ибо они лишались чувств от слез игоря.

Царь Василий Иванович слезами разливался и вопил, чуть неволосы на себе последние рвал, но никто не верил искренности его горя. И даже втом, что гроб Скопина-Шуйского поставили в Архангельском соборе, меж гробамивеликих князей Московского государства, многие увидели не знак почтения, а злуюусмешку судьбы.

Делагарди верил в виновность Екатерины Шуй-ской, но, по егомнению, истинной погубительницей князя Михаила была другая женщина… Яков Понтусготов был сейчас душу дьяволу прозакладывать, только бы сойтись когда-нибудь сней на узенькой дорожке. Небось не поглядел бы, что пред ним дама!

Но враг рода человеческого, очевидно, на сей раз неиспытывал недостатка в душах добрых людей, а потому на призыв Делагарди неоткликнулся. С Мариной Яков Понтус так и не встретился, что не мешало емупризывать на ее голову проклятия до конца жизни.

Кто знает, может быть, они в конце концов и возымеликакое-то воздействие, потому что удача отвернула от Марины свой солнечный лик.

Когда по городам и весям разнеслась весть, что не сталолучшего воеводы, спасителя Русской земли, в стане Димитрия праздновали смертьСкопина-Шуйского как величайшую удачу. Димитрий вновь начал провозглашать себяизбранником Божиим и уверял: смерть князя Михаила – не что иное, как знаксвыше. Знак одобрения небес делу Димитрия Ивановича, подлинного русскогогосударя!

Он снова сделался щедр на посулы и храбр на обещания,особенно усердствовал в отношении поляков, которых у него благодаря неутомимомуСапеге еще оставалось немалое количество.

– Я надеюсь с вашей помощью скоро воссесть на столицепредков! – заявлял он своему потрепанному рыцарству. – Заплачу вамтогда за все ваши труды и отпущу в ваше отечество. Но я бы желал всегда видетьвас при себе. Даже когда я стану государем в Московии, и тогда не смогу я безполяков сидеть на престоле. Хочу, чтобы всегда были при нем польские рыцари!Один город будет держать у меня московский человек, а другой – поляк. Золото исеребро – все, что есть в казне, все ваше будет, а мне останется слава, которуювы мне доставите.

Теперь, когда Рожинский не восстанавливал своих противДимитрия и не выставлял его на каждом шагу дураком, его вновь начали слушать совниманием. Особенно после того, как к нему прибыла царица… особенно после того,как выяснилось, что царица беременна!

Теперь у них были не только царь Димитрий и царица Марина. Уних должен был появиться царевич, наследник. Настоящая царская семья… в этомбыло что-то весьма убедительное для поляков, которые, как и все католики,относились к семейственным узам с огромным уважением, даром что сами давнопобросали свои семьи на произвол судьбы, потащившись в Московию за призракомудачи.

Да, Марина поняла свое новое положение, еще пребывая вставке Сапеги, где невольно задержалась на два месяца. Она ничуть несомневалась, что беременна от Заруцкого. Ведь с мужем жила сколько времени, аничего. Тут же одна ночь… Ян-Петр нипочем не хотел выпускать ее из крепости,правдами и неправдами уговаривал остаться, осыпал комплиментами и посулами,устраивал в ее честь маленькие балы, на которых Марина, отвыкшая от милого еесердцу веселья, танцевала до упаду, до головокружения. А потом как-то развечером она ощутила, что сегодня состоится серьезный разговор. В самом деле –время недомолвок чрезмерно затянулось, хватит ходить вокруг да около, порапереходить прямо к делу. Именно поэтому, прежде чем идти на ужин к Сапеге,Марина кое о чем пошепталась с Барбарой…

Предчувствия не обманули Марину. Сапега впрямую заявил:

– Дело Димитрия проиграно. Против него стоят не толькокороль Сигизмунд и царь Василий. Против него вся Московия скоро подымется. Вотувидите, ясновельможная пани, что падет ваш супруг не в бою, не пригосударственном перевороте, как пал первый Димитрий, а от рук какого-нибудьневидного мещанина либо стрельца. А еще хуже, ежели наколет его на копьецообыкновенный немытый татарин, коему почудилось, что наш «государь»непочтительно взглянул на его мурзу!

«Типун тебе на язык!» – подумала Марина с искреннейтревогой, а вслух сказала надменно:

– Ну, предположим, что так. Отчего же вы держитесь заэто проигрышное дело? Не лучше ли отречься от Димитрия, пока не поздно? Покаеще есть возможность воротиться к королю добровольно, а не попасть к нему вкачестве пленников? Или вы желаете явиться к нему не с пустыми руками, а сдорогим подарком?

– Что вы имеете в виду? – насторожился Сапега.

– Я имею в виду себя, – с невинным видом заявилаМарина.

Лицо прожженного лгуна Сапеги не дрогнуло, однако в желтыхглазах его что-то промелькнуло – Марина это ясно видела! – и она поняла,что догадки ее были верны. Полководец есть полководец, он видит картину боя совсех сторон и всегда должен позаботиться о пути к отступлению – желательнодостойному. Сапега не исключал, что есть возможность воротиться к Сигизмунду,приведя к нему строптивую соотечественницу. Ведь, отвергнув предложение короляи не отказываясь от своих притязаний на московский престол, к которому всеоткровеннее тянулся Сигизмунд, Марина стала врагом Польши!

Но тут же Сапега искренне расхохотался:

– Как вы могли подумать такое о старинном друге, паниМарина? Разве я когда-нибудь лгал вам?

– А как же! – усмехнулась она. – Помните, ещепо пути в Тушино два года назад я спрашивала у вас, точно ли мой Димитрийожидает меня? И что вы ответили, помните?

– Разумеется, – не моргнул глазом Сапега. – Яне ответил ни да ни нет. Я сказал, что не был в Тушине и не могу сказатьдоподлинно. Я не солгал – я только покривил душою!

– Велика разница! – буркнула Марина. –Совершенно иезуитский ответ.

– Благодарю за комплимент, – ухмыльнулсяСапега. – Изворотливость господ иезуитов вошла в пословицу… Однако же поговоримсерьезно, моя прекрасная пани.

– Поговорим! – тряхнула головой Марина.