– Я предлагаю вам свою руку, – сказалСапега. – Руку, на которую вы сможете опереться, и сердце, которое будетбиться только вами. Если вы станете моей путеводной звездой и моим знаменем, я…я смогу очень многое. Я соберу новую армию – меня знают поляки, они любят меня,пойдут за мной охотно. Я встану против Сигизмунда в защиту ваших прав. Явозведу вас на московский престол.

– То есть вы желаете стать царем в России? –уточнила Марина, подумав, что этот трон манит авантюристов всех мастей, вточности как медом намазанный ломоть хлеба манит мух. Но отчего этимлегкомысленным людишкам кажется, что овладеть престолом так уж просто? Иовладеть – это ведь еще полдела, главное – удержать его!

– Царица здесь только вы, моя ненаглядная панна, –склонился перед ней Сапега. – Вы законная царица Московии и полновластнаявластительница моего сердца.

Он выпрямился и вдруг стремительно оказался рядом с Мариной,схватил ее за талию, потянул к себе:

– А вот теперь вы точно моя пленница! Я вас никуда неотпущу от себя!

Марина уперлась в его грудь вытянутыми руками и смотрела влукавые желтые глаза, задумчиво прикусив губу.

Слова Сапеги можно было понять двояко. В них крылась угроза…Однако Марина не спешила вырваться из его объятий именно потому, что оставатьсярядом с ним было так же опасно, как оттолкнуть его. Она давно знала, что Сапегак ней неравнодушен – еще в Польше он пытался объясниться в любви. Его всегдавлекло все неприступное: невеста русского государя, жена русского царя, царицамосковская…

Она уже совершенно точно знала, как обойтись с Сапегой,чтобы не заиметь в его лице серьезного врага. Способ был только один… причемвесьма приятный.

Марина с тайной усмешкой вспомнила, как боялась когда-тоблизости с мужчиной. Теперь она понимала, что это ее главное оружие… противмужчин! – и готова была испытывать его сколь угодно часто. Порою дажеполучая от этого удовольствие…

Сапега придвинулся ближе – в жадности его желания можно былоне сомневаться. И вдруг Марина ощутила, что испытывает такое же сильноежелание. В том, что она намерена сейчас совершить, было наполовину расчета,наполовину искренности. Она позволила своим рукам медленно согнуться иоказалась в объятиях Сапеги. Приоткрыла губы навстречу его губам, прильнуласовсем близко, ближе некуда, покорно опустилась вместе с ним на широкое ложе –в спальне у Сапеги, как и у всех польских вождей, все сплошь было устланоковрами и звериными шкурами – и приготовилась узнать то, что ей так хотелосьузнать.

В ее жизни это будет четвертый мужчина. Марина заботливо,словно боясь позабыть, сочла имена: Димитрий; потом этот, который неведомо какзовется в самом деле, но тоже именует себя Димитрием; затем Иван Заруцкий и воттеперь – Сапега. Она – замужняя женщина, которая за какие-нибудь два месяца ужевторой раз изменяет мужу! Марина подавила восторженное, совершенно девчоночьехихиканье. Конечно, для пылкой Барбары, которая некогда рассказывала Марине освоих проделках в молодые годы, этого показалось бы мало, а для маленькойхорошенькой потаскушки Стефки Богуславской – просто ничто, почти полноебезлюдье. Но для надменной, недоступной панны Марианны Мнишек – можно сказать,почти беспрерывный блуд. Ничего не скажешь – Заруцкий был лучше всех. Настольколучше, что даже и теперь, стоит лишь подумать о нем, волнение зажигается вовсем теле. А это плохо. Ведь она ввязалась в эти забавы с Сапегой не толькопотому, что хотела расширить список своих любовников. Ей нужно, во что бы то нистало нужно, выбить из головы Заруцкого! Из тела эту память теперь вряд ливыбьешь, так хотя бы забыть о нем!

Она изо всех сил пыталась отвечать на затейливые ласкиСапеги, но перед глазами мелькало не это круглое лицо с пышными усами и желтымиглазами (в Сапеге было нечто кошачье), а то, другое, страстное, зеленоглазое…

Она вдруг вскрикнула, забилась, впилась в губы своеголюбовника. Сапега не смог больше сдерживаться, да и не нужно было – он такидоставил наслаждение этой удивительной женщине, которую добивался столько лет!

Усталый, счастливый, он уснул. Напрасно обольщался:наслаждение Марине доставил вовсе не он, а воспоминание о Заруцком!

Марина какое-то время лежала рядом со спящим, мрачновглядываясь в темноту и мысленно сокрушаясь. Да… плохи дела, гораздо хуже, чемей казалось. Мало того, что забеременела от казацкого атамана, так еще,кажется, влюбилась в него!

Нет, даже мыслей этих нельзя допускать в голову. Любовь –это для тех, у кого есть на нее время. У Марины же этого времени нет, значит… Авот беременность – от этого так просто не отмахнешься. Да и не стоит. Тольконадо поступить разумно, разумно… Надо убедить Димитрия, что ребенок его.

Ну, это нетрудно. Гораздо труднее было убедить себя вТушине, что нужно уйти от Заруцкого и воротиться к Димитрию, а все остальное –пустое!

Она соскользнула с постели, мысленно усмехнувшись несхожести– и в то же время схожести двух этих ночей, и осторожно оделась. Вышла изспальни, спустилась по лестнице во двор.

Шляхтичи, стоявшие на карауле, почтительно отсалютовали ейсаблями, однако Марина вполне представляла себе, какими «почтительными»словечками они обменяются за ее спиной!

А впрочем, ей наплевать.

Она даже споткнулась от этой мысли. Боже мой, Боже, какойдолгий, невероятно долгий путь прошла она от той самборской недотроги, котораягнушалась и руку влюбленному пажу лишний раз протянуть для поцелуя! Образнеприступной красавицы был идолом панны Марианны. И вот этот идол рухнул, разбилсявдребезги…

Удивительно, насколько свободно она себя теперь ощущала.Словно бы цепи какие-то свалились с рук и ног.

Дом Сапеги стоял у самых городских ворот.

Чуть касаясь земли, Марина перебежала через двор, потомпустилась по темной улице и скоро оказалась перед огромной конюшней,выстроенной нарочно для прибывших вслед за нею трехсот пятидесяти казаковЗаруцкого. До сих пор кололо сердце от разочарования, что атаман не появился сними. Не простил обиды! Послал казаков, как прощальный подарок царице. А самсгинул где-то на просторах России. Не то в Калугу подался, не то к Сигизмунду.

В Калугу… Марина мечтательно улыбнулась. Хорошо бы! Тогдаони встретятся…

И очень скоро!

Перед запертыми конюшнями маячили несколько фигур. Одна,напоминающая очень толстого запорожца, почему-то обмотавшего голову платкомвместо того, чтобы напялить шапку, насторожилась и бросилась к Марине:

– Панна Марианна! Наконец-то!

– Все готово, Барбара? – нетерпеливо спросилаМарина. – Где мой конь?