Рита не простилась: они с Федором просто исчезли. На столе вРитиной комнате осталась суховатая записка: «Мама, не сердись, я не простиласьс тобой, потому что у меня не хватило сил. Ты знаешь, что я не могу остаться. Ядолжна отомстить за Максима и за всех. Пока идет война, я не смогу жить иначе.Не бойся за меня, я вернусь. Дважды не умирают! Я постараюсь подавать о себекакие-нибудь вести. Я очень люблю тебя, и Алекса, и бабулю Эвелину, и дедулю ЛеБуа. Ждите меня, я вернусь, вернусь, вернусь! Целую вас тысячу раз, ваша Рита».

Под запиской лежала книга – та самая, книга ДмитрияАксакова. Татьяна поняла, что дочь оставила ее как залог своего возвращения.Теперь эти стихи должны были помогать матери так же, как помогали дочери.

Однако у Татьяны хватило сил открыть томик только один раз –на той странице, где она распахивалась сама собой. Она прочла:

Когда мы в Россию вернемся… о Гамлет восточный, когда? —

Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода,

Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,

Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем…

Остальное потонуло в слезах.

– Странно, – сказал Павел, и грохот приближающегося поездазаглушил его слова. – По расписанию пришел.

– Да, странно, – согласилась Рита.

За последние полчаса, с тех пор как удалось связаться потелефону с соседней станцией и выяснить, что проходящий поезд прибывает настанцию Олкан без задержек, он сказал «странно» раз пять. И Рита столько же разс ним согласилась.

Лязгая и громыхая, поезд начал останавливаться. Начальникстанции – он носил странную фамилию Общак, имел чрезвычайно широкую спину, и,вероятней всего, именно его немудрящие забавы подглядела Рита, когда толькопоявилась в этих краях, – пошел к вагону, в окне которого виднелся плакатик:«Начальник поездной бригады». Выглянула и подруга Общака, звавшаяся Ксюшкой, –тощая девица с распутными и ленивыми враз глазами, колыхнула пышной грудью,необычной при ее худосочном, малокровном теле, – и скрылась за грязнойцветастой шторкой. Наверное, проверяла, куда двинул ее любовник. Боялась, чтобыне отлучился надолго.

– Ну что, значит, все-таки нет? – спросил Павел, напряженноглядя на Риту.

Вопрос только за последние полчаса был задан раз пять, неменьше. И Рита раз пять, не меньше, покачала головой в ответ.

Они пошли по насыпи к пятому (снова пятому!) вагону, вкоторый Рите взят был билет. Она несла большой букет белых колокольчиков, аПавел – ее сумку и обширную сетку. Сетку распирала трехлитровая банка, доверхунаполненная капустным рассолом, и буханка хлеба. Банку принесла утром Галина –техник с метеостанции. И где она только нашла рассол? Кажется, весь, чтооставался у жителей Олкана, Рита уже выпила. Но Галина так радовалась, чтоРита, наконец, уезжает и Павел снова останется в ее безраздельном пользовании,что совершила просто подвиг, отыскав чудесное снадобье.

Рита, увидев банку с мутной жидкостью, чуть не всхлипнула отсчастья. Значит, еще неделю она будет по утрам просыпаться без страха, что ее желудоквот-вот вывалится через горло и останется лежать у ее ног. За неделю она должнасделать кое-что, после чего рассол ей больше не понадобится. Хорошо бы прямо вгороде Х. Если не удастся, придется потерпеть до Энска. Потом может бытьпоздно. Да и сил терпеть мучения у нее больше нет. С рассолом или без – нет унее сил!

Поскольку Рита стеснялась своего олканского трофея (да и неслишком-то аппетитно выглядел зеленовато-розоватый рассол!), банку обернулигазетой. Это была прошлогодняя «Тихоокеанская звезда», газета города Х., гдебыли напечатаны стихи Павла. Но он щедро пожертвовал одним экземпляром газетыради Риты. Во-первых, никакой другой прессы в его доме не нашлось, а во-вторых,экземпляров у него оставалось еще не меньше десятка. И пока они шли (Павелвпереди, Рита следом), она тупо смотрела на край газеты и видела тусклую,размазанную фотографию Павла, имеющую очень отдаленное подобие с оригиналом,крупно набранный заголовок: «Поэзия молодых» (Рита недавно узнала, что истинныйвозраст человека имел к поэзии очень условное отношение, поэты вообще делилисьна молодых и начинающих – и классиков, мертвых или живых) и заголовок помельче:«Павел Павлов. Да и Нет» . Дальше шли строчки, набранные почему-то очень мелко.

Разобрать слова на таком расстоянии Рита, конечно, не могла,но она за прошедшие дни прочла эти стихи раз двадцать и невольно запомниланаизусть.

Есть «нет» на слово «да».

Есть «да» на слово «нет».

Далекая звезда

Холодный шлет привет…

Рита подняла голову и посмотрела в давно не стриженныйзатылок человека, идущего впереди.

– Павел…

Он быстро повернулся, глянул вопросительно.

– Павел. Вы все же уверены, что… нет?

Глаза, в которых вспыхнула было надежда, погасли. Он ждалдругого. Он ждал не того вопроса, который задала Рита – и который она задавалав последние полчаса как минимум раз пять. И раз пять получала в ответ все то же– «нет». Вообще если посчитать все «да» и «нет» (больше «нет»), произнесенныеими поочередно за какие-то полчаса, получится, что они болтали почти безумолку!

– Да, – резко сказал Павел. – В смысле, нет. Уверен, чтонет!

В веселые года

Не нужен нам совет.

Мы слышим только – «да»,

Совсем не слышим – «нет».

Павел снова отвернулся, снова зашагал – быстрей, потому чтодо пятого вагона еще надо было дойти, а поезд здесь стоит совсем недолго. Этопонятно, что Общак не даст сигнала к отправлению, пока Рита не сядет, ноизматерится весь. Ни к чему это слушать Рите.

Из пятого вагона – ну да, мир безобразно тесен, как уженеоднократно отмечалось! – высунулась проводница, с которой Рита приехала вОлкан. Та же самая, перманентная. Что-то очень перманентно стала она мелькать вполе зрения Риты!

– О! – сделала она круглый рот и тотчас растянула его вширочайшей улыбке. – Ты, что ли? Тебя и не узнать. Не кормили, что ли, месяц?

– Три недели, – сказала Рита, усмехнувшись. – Меня некормили всего три недели.

– Ну ничего, в пути отъешься, – утешила проводница,заметившая увесистую авоську. – Хорошо запаслась!

– Хорошо, – кивнула Рита.