Ребенок . Понятия не имею. Это старик Время дал им такоешутливое прозвище. Они не могут наглядеться друг на друга, все целуются ипрощаются.

Тильтиль . Зачем?

Ребенок . Кажется, им нельзя будет уйти отсюда вместе. Удверей стоит старик по имени Время. Когда он отворит двери, ты его увидишь. Онтакой упрямый…

Двое Детей, которых зовут Влюбленными, с помертвевшими отгоря лицами, нежнообнявшись, подходят к Времени и бросаются ему в ноги.

Первый Ребенок . Дедушка Время, позволь мне остаться с ней!

Второй Ребенок . Дедушка Время, позволь мне уйти с ним!

Время . Нельзя! В вашем распоряжении всего триста девяносточетыре секунды…

Первый Ребенок . Лучше бы мне вовсе не родиться!

Время . Это не от тебя зависит…

Второй Ребенок(умоляюще). Дедушка Время, я приду слишкомпоздно!

Первый Ребенок . Когда она спустится на Землю, меня уже небудет!

Второй Ребенок . Я его там не увижу!

Первый Ребенок . Мы будем так одиноки!

Время . Это меня не касается. Обращайтесь к Жизни. Ясоединяю и разлучаю, как мне приказано. (Хватает Первого Ребенка.) Ступай!

Первый Ребенок (отбиваясь). Не хочу, не хочу, не хочу!Только с ней!

Второй Ребенок (вцепившись в Первого). Не отнимай его уменя! Не отнимай его у меня!

Время . Да ведь он идет не умирать, а жить! (ПодталкиваетПервого Ребенка.) Иди, иди!..

Второй Ребенок (в отчаянии простирает руки к Первому). Подаймне знак! Хоть какой-нибудь знак! Скажи, как тебя найти!

Первый Ребенок. Я всегда буду любить тебя!

Второй Ребенок. А я буду печальнее всех! Так ты меня иузнаешь… (Падает без чувств.)

Время . Вместо того чтобы предаваться отчаянию, вы бы лучшенадеялись…»

Ну правильно. Все как у нее. Только она ушла на белый светраньше, чем ее возлюбленный, вот и вся разница с Метерлинком.

Рита еще немного скользила глазами по строчкам, потомзакрыла книгу и отложила. И больше не брала. Тетя Агаша советовала ей «не дергаться».Вот она и не будет.

На самом деле она не столь строго исполняла предписания тетиАгаши. Нет, лежала и впрямь много – слишком страшно было ощущать усиливающуюсяот малейшего напряжения боль внизу живота, – но с судном управлялась сама ивыносила его в «место отдохновения» тоже сама. Ее гордость не смогла бывыдержать, если бы Павлу пришлось… А впрочем, может, и смогла бы. Ведь когда-тоее гордость спокойно выносила врачевание влюбленного Федора Лаврова, жар егопальцев, его смущенные, вороватые взгляды, его волнение. Ну, тогда Рита была доотчаяния юна, до исступления несчастна и до сумасшествия переполнена жаждоймести, чтобы что-то такое замечать. Уже потом, спустя годы, она кое-чтовспомнила – и удивилась Федору, удивилась собственной бесчувственности. Теперьона снова удивлялась собственной бесчувственности. А также тому, что у мужчин,которые вынуждены за ней, больной, ухаживать, она вызывает не отвращение илибрезгливость, как следовало бы ожидать, а вожделение.

Взгляды Павла… тщательно скрываемое волнение Павла… дрожьего рук… Рите все было ясно задолго до того, как он затеял тот разговор,который был словно бы живой иллюстрацией к его стихотворению про «да» и «нет».Для нее не было никакой проблемы выбора. Вопрос для нее никак не стоял, ответбыл один: однозначно нет.

Правда, сначала именно Рита услышала «нет» от Павла. Сначалаона исполнила свой долг – сделала то предложение, ради которого, собственно, ипреодолела невероятный путь от Парижа до какого-то Богом забытого Олкана. А вответ услышала:

– Нет, мне это не нужно. И даром не нужно. А чтобы ещесрываться с места, ехать куда-то… Нет! Я давно перестал ценить то эфемерное,что может предложить жизнь. Все материальное – эфемерно, преходяще и нестояще.Я слишком долго искал гармонию с миром и самим собой. Я ее почти нашел. Толькомать иногда отвлекает меня, но она моя мать, куда ж денешься… Здесь, в Олкане,я могу не думать о ней, я спокоен. Я не могу бросить все. Рита, ради чего?! Чтомне с того, что я теперь знаю, кто мой отец и что он в восемнадцатом годусделал ради меня? Это всё прах. Реально только настоящее. Вы. Я. Ветер, которыйперебирает звезды в небесах… Слышите, как они шуршат?

– По-моему, шуршат листья, – сухо ответила Рита, отводяглаза.

– Листья?! Для вас я – не более чем сухой листок, которыйветер принес к вашим ногам! Вы перешагнете через него и уйдете дальше! –воскликнул Павел с такой страстью, что Рита невольно вздрогнула. – Но куда? Выне девочка… извините, что я так говорю, вы выглядите невероятно хорошо, новы-то знаете, сколько вам лет. Почему вы одна? Будьте со мной!

От простоты и незамысловатости его слов она растерялась, ноголова качнулась отрицательно еще прежде, чем губы в первый раз сказали «нет».

– Нет, Павел. Невозможно. Да и зачем я вам… беременная отдругого мужчины? Конечно, я освобожусь при первой же возможности, но только нев том дело, а…

– Почему вы так хотите избавиться от ребенка, которогопослал вам Господь? – тихо спросил Павел. – Почему вы не хотите впустить в своюжизнь эту радость? Господи, ребенок! Да если б у меня был ребенок, я б,наверное…

«Это у них наследственное, – с жалостью подумала Рита. –Всеволод Юрьевич тоже говорил в том письме, что ради ребенка, ради своего сынаон готов был на все!»

– Павел, но что мешало вам жениться? Я понимаю, жизньскладывалась так, что наладить мирный семейный быт было очень непросто, норазве вы не знаете женщин? Нет, по мне не судите, я такое перекати-поле… Нотому есть причины, так уж у меня сложилось. Однако другие женщины – они в самомделе другие! Они ведь, словно повилика вокруг дерева, обвиваются вокругмужчины, растут вместе с ним, падают и умирают вместе с ним. Женщина – какптица, она своему мужчине везде гнездо совьет и будет счастлива его счастьем,будет горевать его горем, болеть его болезнями. И обласканы были бы вы, и детиуже большие были бы. Почему вы…

Она осеклась, подумав: а вдруг и он, как Всеволод Юрьевич,обречен на бездетность? Вдруг он тоже болен?