Моя вена на виске начинает бешено пульсировать, когда вдоль дороги запестрели пропагандистские плакаты. На них Дядя Сэм тычет в меня пальцем, а за его спиной торчит букет ядерных ракет. Не нужно владеть фарси, чтобы понять, что надпись над цилиндром дядюшки не сулит Америке ничего хорошего. Все сотрудники КСИРа — уже 30 лет враги Америки, имя каждого золотыми буквами внесено в список террористов, каждый находится в розыске спецслужбами США.

Сомкнутые веки немного помогают убежать от жуткой реальности, но по ту сторону оказалось еще хуже. Мозг приготовил яркий флешбэк о моей не столь давней поездке в Америку, где я провел гораздо больше времени, чем собирался. Политика, спецслужбы, дроны, штампы в паспортах, иностранцы-террористы — все пазлы сложились в одну кошмарную картинку. От безысходности грудная клетка сжалась, превратив меня в муравья, стиснутого внутри огромной мясорубки. Ее шнек крутится, бездушно все перемалывая на своем пути, а муравьиный фарш ну никак не может повлиять на силу натиска руки, которая проворачивает рукоятку механизма.

Глаза открылись, словно хотели вытянуть меня из этого кошмарного сна в тлеющую шансами реальность. Но я — все в тех же неудачных времени и месте. Машина все быстрее приближается к точке назначения, а на вопрос: «Что тебя может спасти?» — у меня по-прежнему нет ответа. Инстинктивно легкие затребовали глубоких вдохов и медленных выдохов. Виски тоже устали удерживать учащенное пульсирование взбунтовавшихся вен. Если нет другого выхода, остается воспользоваться тем, который имеется, — на горизонте уже белеют дома Ардакана, и я упорно надеюсь, что все будет хорошо.

В Иране не очень заморачиваются с архитектурой госучреждений — здание КСИРа напомнило местный полицейский участок, в котором мне уже довелось побывать. Действительно, какая разница, где вершить судьбы людей — во дворце или кибитке, — если итог у всех один. Мы выходим из машины, мой горе-водитель покорно ждет своей участи.

Солнце уже давно катится к горизонту, еще больше затемняя и без того неясное будущее. Я, водитель и полицейский мелкими шагами идем к входной двери в глубине двора. У самих ворот мы увидели мужчину невысокого роста с барсеткой под мышкой. Белая рубашка, черные брюки, ухоженные усы — от типичного чиновника его отличает только одно: необычно для этих мест умные и добрые глаза. Судя по устремленному мимо нас взгляду, офицер КСИРа уже закончил свой рабочий день и торопился домой к семье. Но мой коп-надзиратель, судя по всему, решает нарушить его планы. Перегораживает ему дорогу, вручает папку с документами и активно вещает на фарси, жестикулируя в мою сторону.

Вижу одно: с каждой новой фразой офицер меняется в лице. На его интеллигентной физиономии застыл немой вопрос: «Ну почему я не вышел из кабинета на минуту раньше? Уже бы ехал домой к семье». Тяжело вздыхая, он смотрит из-под густых бровей сначала на меня, потом на полицейского, нервно сжимает бумажки в руках и вялым кивком головы приглашает нас в здание.

«Вот ты, Сурин, „везунчик“! Попал со своим делом в руки человека, у которого дома стынет ужин», — отдаляющаяся надежда оставляла во мне усиливающуюся вместе со страхом самоиронию. Но внезапно офицер в стиле случайного прохожего поворачивается ко мне и вежливо издает:

— Hello!

Ничего себе — «нello»! В коридоре самого жесткого в мире ведомства! От происходящего я на мгновение немею, но тут же беру себя в руки.

— Hello, — произношу и слышу, как в моем голосе вместе с ответом зарождается новая надежда быть услышанным. Одновременно замечаю, что внутри здание не такое страшное, как я нафантазировал после знакомства с полицейским участком и, тем более, тюрьмой. Интерьер холла и коридоров создает видимость не обители жестокости и расправы, а обычного офиса какой-то компании, где клерки с девяти до шести перекладывают бумажки.

Нас заводят в просторный конференц-зал с тяжелыми шторами на окнах и узорчатыми коврами на полу. Ладонью офицер приглашает всех присесть за большой овальный стол и шепчет что-то в шипящую рацию. Через пару секунд в комнату вносят мои сумки и водружают на стол.

— Excuse me, sir… — я делаю попытку наконец-то начать разговор, изнемогая от неприлично затянувшейся паузы.

— Wait, please! — указательный палец главного по разбирательству указывает мне на настенные часы.

Пока я выдыхаю от все повторяющегося прилива надежды быть понятым без переводчика, офицер начинает допрос моего водителя. Наверное, я поспешил с выводами, что чиновника где-то ждут, — в его вопросах к водителю не чувствовалось спешки, а умиротворенное лицо во время выслушивания ответов напоминало облик католического священника на исповеди. Лицо бедняги Экскьюмира (моего водителя) с выпученными глазами истекало потом. Со стороны кажется, что я смотрю иностранный фильм без субтитров: в моем распоряжении только интонация собеседников, но и этого предостаточно. Водитель держит речь тоном идущего на расстрел, периодически повторяя одну и ту же фразу (не удивлюсь, если это было что-то из серии «Я его предупреждал. Это все он. Я ни в чем не виноват»). Офицер спокойно слушает, разделяя ответы водителя и свои фразы невыносимыми паузами.

Вопрос. Однообразный ответ. Тишина, длящаяся, казалось, вечность. Вопрос. И так далее по кругу, и не меньше часа. Когда у водителя не остается сил и слов роптать дальше, офицер еще раз смотрит бумаги и медленно поворачивает голову ко мне. Из-под его усов на очень неплохом английском доносится долгожданное: «А теперь расскажите вы, что случилось».

Словно школьник, целый урок поднимающий руку и наконец вызванный учителем к доске, я быстро включаюсь. «Я — Артемий Сурин, путешественник из Украины. Совершаю кругосветное путешествие по канонам Британского географического общества. Снимаю об этом документальное кино, знакомлюсь с местными культурами, посетил больше сотни стран… Обо мне за это время много материалов написали, этот проект известен в нашей стране и не только. У меня уже есть выпуски программы, и их можно посмотреть на ютубе». Офицер ни разу не перебивает, иногда черкая что-то в своих бумагах. Где-то через час история постепенно подходит к кульминации — моему визиту в Херанак и съемке дроном. Я сыплю детали происходящего с двойным рвением, хочется вплоть до секунды восстановить всю картину, включая рассказ о потрясающих пейзажах, на фоне которых меня застали врасплох. Задыхаясь от вкуса воспоминаний об увиденном и не имея раньше возможности ни с кем этим поделиться, вдруг в повествовательном угаре ловлю себя на мысли, что слегка забылся. Вообще-то я не у костра сижу и байки травлю, а арестован по обвинению в шпионаже (за что