Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жить в другом месте иностранцам нельзя. Выходить за территорию одному запрещено. Вода, еда, кровать — все есть в номере. Целый день не отходил от окна в ожидании. И вот на следующее утро на рассвете во двор отеля вкатился бело-черный пикап.
— You. Go! — произнес ресепшионист хлесткую, как плеть, фразу, которую ждал как никогда.
Привычно запрыгнул в кузов пикапа, поздоровался и улыбнулся уставшим бойцам, протягивая им сигареты — самые эффективные сувениры в сложных местах, вмиг стирающие барьеры языка и неприятия. Далее все выглядело словно в дешевом боевике. Мы долго кружили на авто по пыльным улицам Кветты — постоянно казалось, что мы просто делаем круги, но проверить не мог, не вбил стартовую метку в GPS. Затем остановились посреди большого оживленного перекрестка. Стоим… Странно.
— You. Go! — та же фраза, которая снова ощущается пощечиной.
Тут же меня перегрузили в другой пикап, где было больше бойцов и появилось дополнительное сопровождение — два вооруженных мотоциклиста. Через двадцать минут — снова остановка, теперь меня попросили выйти.
Стоя на пыльной дороге в очередном ожидании, я заметил, что пот льется не как обычно, не капельками: все тело покрывается им, а затем он ровным слоем стекает вниз. Новая порция пыли тут же оседает на теле, и снова новая волна, темнея по пути, устремляется к ногам. Проверка, бумаги, досмотр вещей — и дальше по кругу. С рассвета до заката за время проезда сменилось 27 вооруженных конвоиров.
Одно лицо мне запомнилось больше всего — Мухаммед. Любимой его шуткой было тыканье по моим ребрам стволом «калаша» с диким гоготом от такой «щекотки» и включение на всю громкость в машине арабской музыки, которую он переключал каждые две-три секунды. Ну и, конечно, демонстративное игнорирование всех моих просьб (вода, туалет, поесть). В таком «чудесном» обществе я провел семнадцать часов и от скуки решил даже записать с этим извергом интервью. Получилось лишь в несколько присестов, когда у него появлялось настроение для ответа.
— Как ты относишься к Пакистану? — начал сразу с провокационного вопроса.
— Я не оттуда, мы — народ белуджи. У нас своя страна, — хватаясь за приклад автомата, произнес он. — А там у них — разные… Но много собак.
— А почему служишь тогда, помогая пакистанскому полку?
Не ответил, начал язвительно улыбаться, включил музыку и дал понять, что разговор окончен. Следующий момент удалось поймать лишь через несколько часов.
— Мухаммед, ты включаешь в телефоне сохраненные сториз из Дубаи. Мечтаешь жить там?
— Да. Нет, — стал запутываться он. — Нет. Да. Только надо почистить все там. От собак.
— О чем ты мечтаешь? — предпринял последнюю попытку я.
— Чтобы мои дети были счастливы, свободны и в безопасности, — после паузы выдавил он, и голос смягчился. Было видно, что он не собирается раскисать перед «белой собакой», но эмоции взяли свое.
Дальше мы ехали молча. Я получил свое: удостоверился, что даже такой пропитанный злобой человек имеет доброе зерно внутри. Возможно, он просто не знает, как можно по-другому, без угроз и оскорблений, — потому что никто не показал. Да и с такой жизнью, как у них, постоянно приходится защищаться. Оттого и такие иглы.
Финальной точкой должна была стать граница с Ираном, но, когда прибыли туда поздно вечером, меня упрятали в полицейский участок, который больше походил на осажденный бункер. На столе начальника местного райотдела — кожаная дубинка-плеть, на стене — карта провинции, в шкафу — стойка с четырьмя «калашами». Кто-то запер дверь снаружи, оставив меня одного на пару часов внутри. Как всегда, ничего не объясняя.
Поздней ночью послышались шаги и скрипнула дверь. Темная фигура с тяжелым автоматом наперевес поставила поднос с чаем, остывшую жареную курицу и жестом указала на пол:
— Спать здесь.
Понятно, значит — до утра новостей не ждать. И только на рассвете мы наконец заехали в приграничный город Тафтан.
День 264
Захедан, Иран
103 108 км пути
Граница с Ираном оказалась по ту сторону огромной очереди из местных, желающих попасть в зазеркалье пакистанского Тафтана. Триста человек, как плотно нанизанные друг на друга, уверенно продвигались вперед, как бусины на молитвенных четках. Полицейские провели меня к отдельному входу для иностранцев. Благо здесь было пусто. Штамп в паспорте, пару шагов — и под ногами твердь другой земли.
— Что это? — Иран приветствовал меня вопросом смуглого пограничника с неухоженной бородой.
— Это дрон, — готовый к такому повороту событий, я достал из рюкзака пермит на использование дрона именно в Иране. Заплатив за него 80 долларов, я был уверен, что эта индульгенция будет говорить сама за себя. Пограничник повертел бумажку и вернул ее мне. Позвал еще одного сотрудника, судя по погонам на плечах, старшего смены. Вместе они начали крутить дрон, переписывать его серийные номера, затем вносить эти данные в толстую потертую тетрадь.
Наконец младший по званию протянул мне дрон.
— Все окей? Можно снимать? — на всякий случай переспросил я.
— Запрещено снимать в Тегеране и около территорий вооруженных сил и военных объектов, — не глядя в глаза, произнес бородатый.
— А в остальных местах? — не унимался я.
— В остальных можно, — ответил он, переводя взгляд на следующего человека в очереди и жестом показывая ему, чтобы проходил на проверку.
На последних пропускных воротах я внезапно вспомнил, что надо бы еще отыскать и средство передвижения. Попытка заблаговременно найти машину с водителем потерпела фиаско. Я связался с нашим туристическим партнером в Иране, куда мы накануне, буквально за неделю до этого, привезли целую группу наших One Life путешественников. На мою просьбу поделиться контактами проверенных людей в приграничном регионе с Пакистаном я услышал ответ: «Таких нет. Дело в том, что в этот регион люди не едут. Я поговорила с несколькими водителями, и ни один не захотел. Говорят, что их там убьют».
Иранский пограничник, который меня провожал, что-то крикнул за ворота, и