Генерал нетерпеливо хмыкнул.

– Мне лично такая азаари без надобности, но ущерб от нее грандиозный. – Он покосился на меня подозрительно оценивающе. – Если она тебе действительно так нужна – плати… скажем… Десять тысяч золотом?

А?! Я в шоке взирала на обоих. Десять тысяч? Он смеется?! Данкер никогда не согласится. Но как они смеют, прямо как на базаре…

– По рукам!

Что?! Как и я, Шамраг явно не ожидал подобного ответа и подарил мне долгий задумчивый взгляд.

– Договоренность достигнута. Выкуп будет уплачен, – возвестил судья.

Толпа радостно загалдела. Значит… вот так эта история закончится? Фрэнки казнят, меня, если переживу воленстирский допрос, вернут в Регестор. Ладно бы брата удалось спасти. А так… это горькое, обидное поражение.

А всего-то надо было вовремя уйти через подвал!

– Если более никто не…

Я отпрянула назад быстрее, чем сообразила, какая же я неблагодарная и как близко находилась от собственного спасения!

– …желает выдвинуть обвинений…

Только легионер успел среагировать, поддержал меня за плечо, не позволил осесть на настил. Данкер с Шамрагом пожимали друг другу руки и не видели. А я… Я видела. ЕГО!

А вот теперь точно все.

Совсем все.

Реальность пошла незримыми трещинами, начала рассыпаться.

– Я ЖЕЛАЮ! – яростно гаркнул Тарэзэс.

Жалкие крохи моей выдержки обращались в прах под его пронзительным, испепеляющим взором. Люди в ужасе расступались перед мерзавцем, повсюду раздавались возмущенные женские возгласы, испуганные аханья. Я же смотрела на него не дыша, и в обреченном уме водили хоровод две неуместные мысли: «Как он так проворно вылез из контейнера?» и «Почему у меня сегодня такой неудачный день?»

Злющий-презлющий Бадд Тарэзэс приближался к платформе, припадая на одну ногу, весь в красно-белой пыли, запекшейся крови, патлы его болтались грязными сосульками, а спина ссутулилась пуще прежнего.

Он меня убьет. С особой жестокостью. Он же садист.

Краем глаза я заметила, как вытянулось лицо Шамрага, оборвавшего разговор с Данкером на полуслове.

Идиотка… Если бы не Карла тогда…

Тяжело дыша, мерзавец влез на помост.

– Я, Бадд Тарэзэс, управляющий кластером Харват, – рычал он сквозь плотно стиснутые зубы, – обвиняю эту регесторскую тварь в покушении на мою жизнь!

Ропот прокатился по площади, но народные волнения быстро пресек распорядитель в белом привычным властным жестом.

– Я обвиняю ее в причинении тяжкого вреда здоровью моих телохранителей, один из которых в критическом состоянии! Обвиняю в неуважении, нарушении традиций Воленстира и неоднократном оскорблении царства за его пределами в присутствии многих свидетелей! – Он уставился на меня и торжественно выплюнул: – И требую у суда безоговорочно передать ее жизнь мне!

Зрители засвистели, женщины обвиняли Тарэзэса в голословности. Кому-то сделалось дурно, но до меня все звуки доносились словно издалека, и слышала я только глухой грохот пульса в ушах, отсчитывавший, сколько мне осталось жить.

– Принимается, – подал голос распорядитель.

Шамраг теперь смотрел на меня по-новому и скептически хмурился, сомневался, наверное, что я способна на все эти злодеяния.

– Откуда ты его знаешь?! – не унимался Данкер. – Отвечай, Келерой! Откуда ты с ним знакома?!

Дождавшись относительной тишины, главный специалист по лжи обернулся ко мне:

– Ты признаешь обвинения?

В пекло этого механического урода! Терять все равно уже нечего!

– Нет! – дернулась я вперед в последнем отчаянном порыве, с вызовом поглядела на волосатого недобитка, ощерилась, как кошка, которой прищемили хвост. – И да-а-а! Я хотела убить этого садиста! Потому что защищалась! Он пытался похитить меня! Дважды! Первый раз, когда спутал с моей студенткой – неделю назад, ночью, на площади у акведуков! Я сама видела, как его люди затащили несчастную в кусты, а чтобы скрыть свое деяние, этот мерзавец изнасиловал ее и стер память!

Вряд ли зеваки поняли мою пламенную речь на регесторском, зато ее оценил Тарэзэс.

– Клевета! – выкрикнул он. – И в клевете я тоже обвиняю эту дрянь! Виола Явель, одна из моих женщин, с радостью и, разумеется, добровольно приняла мое предложение сердца в присутствии своих родственников и моих представителей, о чем составлен соответствующий акт, и я готов предоставить его суду.

Вот сволочь! Добровольно приняла! Ага! Как же! Ублю-у-удок! И на забвение она тоже согласилась добровольно?!

Обложили гады! Кого волнует судьба какой-то иностранки?! Кого волнует справедливость?!

– А я, значит, лгу, да?! То есть в вашем варварском краю нормально угрожать женщинам, провоцировать их, пытаться похитить?! А потом затирать воспоминания?! Удобно устроились!

– Я никогда не пытался ее похитить! – сверкнул глазами Тарэзэс.

– Подтверждаю, – на этот раз по-регесторски молвил судья. Ха-ха! Конечно, ты подтверждаешь! Ненави-и-ижу! Мне конец! – И также подтверждаю, что ты сама искренне веришь в свои слова. Но вера не критерий истинности, а правда не всегда проста и понятна, часто она коварна, субъективна и на поверку оборачивается ложью. Суждения, основанные на вере, предрассудках и твоей личной, желательной правде, ненадежны, они иллюзия разума, призванная сохранить его стабильность, избавить от болезненных разочарований. Вот почему в Воленстире не принято выдвигать голословных обвинений, судить о событиях, не обладая всей полнотой знания о них. Но все как один встанут на твою защиту, если предоставишь доказательства. У тебя они есть?

Какие еще доказательства?!

– Почему ты не сообщила о похищении Виолы Явель сразу? Это преступление – не сообщить о преступлении.

Я молчала.

– Тебе угрожали? Почему ты не поведала об этом даже своему представителю? Ну же, объясни, спаси себя, свою жизнь. Когда господин Тарэзэс напал на тебя, ты была одна?

Это все тупость какая-то!

– Нет, ты была не одна, – вел сам с собой занимательную беседу распорядитель. – У тебя есть свидетели. Свидетели твоего нападения на него? Или его нападения на тебя? Раз ты невинна и суд несправедлив к тебе, потребуй химической проверки в штабе, тогда мы разберемся во всем от и до, истина наконец восторжествует, а виновные понесут заслуженное наказание.

Услыхав про проверку, Шамраг оживился. Надеялся на мое согласие? Определенно. Как и вся площадь.

Но не этого ли они добивались?

Выведать все про Эдварду, Карлу, девочек из филиала?

Пауза тянулась целую вечность.

Наконец я медленно качнула головой, прекрасно отдавая себе отчет, на что именно себя обрекаю.