– Я тоже стараюсь планировать верно, – ответил я.

Скотина, подумал я, глядя на его довольное лицо. Хрен тебе ясделаю то, что пообещал!.. Ишь, варежку раскрыл!.. Мне всего-то протянуть двенедели, а там наверху состоятся перевыборы председателя совета директоров.Девяносто против десяти, что тебя заменят. Фамилии претендентов мне ничего неговорят, главное сейчас то, что ты – дурак, я ничего из твоих идиотскихпланов выполнять и не думаю.

Я смотрел в его вдохновленное лицо, внезапно странноечувство раскрывшейся вечности пахнуло, будто открыл окно из душной комнаты вцветущий сад. А ведь в будущем, когда станем вспоминать себя в этихнесовершенных телах, будет неловко за такие слова, за жесты, даже за мысли!

Не знаю, будут ли некие хроноскопы, с помощью которых сможемвидеть себя в далеком прошлом, вот себя нынешнего, как я стою перед зеркалом ичищу зубы, дико выпучивая глаза, или как тужусь в клозете… впрочем, тогданичего не стыдного не увидим даже в смешных способах испражнения, для существиз силовых полей это будет умилительным зрелищем, как смотрим на беспомощныхмладенцев в пеленочках.

Но все-таки будет чуточку неловко и за свои мысли, если мы сХолдеманном через тысячу лет как-то посмотрим на этот вот эпизод, поржем молниями,вспоминая себя в смешных телах человеков, и увидим оба, что я подумал по егоадресу и сказал мысленно… а наверняка увидим оба, тогда будет возможность этовидеть и чувствовать…

Я посмотрел в глаза Холдеманну.

– Знаете, все-таки человек – то, чем мы кажемся, а нето, что мы есть на самом деле.

Он посмотрел с великим удивлением.

– Это вы к чему?

Я засмеялся:

– Узнаете через тысячу лет.

По всему миру, ощутив угрозу своему существованию, поднялаприхожан Церковь. Не церковь, а Церковь: на митинги вышли католики,протестанты, православные, англиканская и армянская, а также все остальныеответвления христианской, все ее многочисленные фракции, секты, а по Азии иВостоку в тот же день, что говорит о прекрасной согласованности действий свроде бы врагами, улицы перегородили мусульмане, индуисты, синтоисты и все-все,кто всерьез рассчитывал обрести загробную жизнь на халяву, да еще и в болеелучшем мире, чем этот сраный.

Неизвестно, сколько из них протестовали искренне, сколькобыло оплачено всемогущей церковью, накопившей такие богатства со времен первыхапостолов, что бюджеты всех стран мира покажутся отцам церкви мелочью длякарманных расходов, но планету тряхнули так, что едва удержалась на орбите.

На Арабском Востоке началось Возрождение, которое они самипророчески называли последним, хотя вкладывали несколько иной смысл, бурныемитингующие попросту смели хилые полицейские кордоны, а затем иамерикано-европейские оккупационные силы. Те на первых порах не решалисьоткрывать огонь по безоружным демонстрантам, в рядах которых женщины и дети, нопри соотношении сто к одному никакие навыки элитных сил спецназа уже не катят:американцев вытеснили с их же баз, собственные правительства сместили, а новыепотребовали оккупантов покинуть их страны.

Штатовские и войска европейской коалиции вынужденноотступили на авианосцы. Демонстранты требовали вообще убраться в свою проклятуюАмерику, но на боевых кораблях штатовцы чувствовали себя намного увереннее,постоянно облетали жилые кварталы на малой высоте и все ждали, когда хотькто-то выстрелит по самолету хотя бы из кремниевого ружжа.

Вообще-то раньше не потребовалось бы даже этого, но и доматворилось черт-те что, так что решили пока от берегов не уходить, но отактивных действий воздержаться.

Странно, я даже не заметил, как незаметно экономикаперетекла в идеотехномику, исчезло понятие экономической выгоды или прибыли, аматериальная сторона бытия как-то затушевалась и отступила на задний план. Япо-прежнему ем и пью, предпочитаю вкусное и свежее, но это как-то появляетсясамо собой, уже об этом не забочусь, недостает мне как раз информации, знаний,иногда – развлечений, но с материальной стороной как-то все настольконалажено, что уже и не помню, когда я наладил эту бесперебойную систему, когданужная одежда, обувь и еда всегда в наличии. Это как свет в комнатах однаждыотрегулировал да поляризацию окон, и теперь исправно включаются, когда я вхожу,а в слишком яркий солнечный день стекла темнеют строго на тот процент, чтовыставил еще при покупке.

За стеной от соседа такой противный звук, словно сверлитбетонную стену… Чтоб ты сдох, думаю я, тут же спохватываюсь: даже думать такнехорошо. Ведь не желаю вовсе, чтобы он именно взял и сдох. Ну, самое большее,чтобы молотком по пальцу. Да и то слишком… Уживаться надо, я ведь тоже, когдавселился, сверлил и дырлил. Если бы проклятия исполнялись, представляю, что сомной происходило бы!

Вообще расхождение между мыслями и поступками у нас пошло спещерных времен. Раньше были цельными натурами: что думали, то и делали. Но такнас жрали всякие там саблезубые и пещерные медведи. Да и мамонта в одиночку незавалишь. Вот и пришлось кооперироваться. А ради кооперации надо терпетькое-какие неприятные стороны или черты характера соседа.

Так создавалось общество. Всех, у кого скверный неуживчивыйхарактер, кто по любому поводу хватался за дубину, – того попростуизгоняли. Не наказывали, а изгоняли. Этого было достаточно: об остальномпозаботятся саблезубые.

Сейчас не изгоняем только потому, что вся планета охваченачеловеческой общиной, изгонять некуда, приходится изолировать внутри общины.

Словом, чем больше терпимости, тем цивилизованнее общество.В старом обществе ненавидели ведьм, негров, гомосексуалистов и прочих «извращенцев»,феминисток, а теперь общество доросло до понимания, что ничего в этом нетужасного. Даже писсуары и туалеты понаставили вдоль улиц, чтобы ни минуты неприходилось удерживать неприятную тяжесть в мочевом пузыре или кишечнике.

Кондрашов заметил с подчеркнутым хладнокровием:

– Осталось так же терпимо относиться к педофилии,людоедству…

– Ну, это ты ушел не в ту степь, – возразил Пескарькин.

– Да?

– Да! И вообще ты какой-то старомодный. Вон и борода…какая-то не такая. Не понимаю, на фига ты омолодился, если остался таким жепнем?

Главного инженера в моей фирме, Огнивца, считаютталантливейшим самородком от Бога. В фирме со смехом рассказывают, чтопрестижный вуз закончил, уже будучи автором двадцати трех серьезных изобретенийв нанотехнологии, только для того, чтобы сделать приятное любимой бабушке.Блистал он у нас что-то лет двадцать, громадный срок в наше стремительноменяющееся время, но в последнее время стал рассеян, чудаковат и очень, как ясказал, неадекватен, что уже привело к двум серьезным проколам в работе фирмы,а еще три я успел залатать до того, как они принесли урон.