Лина неподвижно сидела в полутемной комнате. Читая, она даже не догадалась зажечь свет, и теперь застыла, поднеся страницы к лицу, упершись локтями в колени, прижавшись спиной к подушке. Лина забыла, что на руках у нее носки – она приноровилась переворачивать ими страницы, но теперь, протянув руку, чтобы вытереть глаза, удивилась, почувствовав шершавое прикосновение тонкого хлопка. Улица казалась притихшей, как будто современный мир на мгновение милосердно отступил.

Калеб писал о картинах Джозефины, тех самых, что теперь были у Джаспера: Луис, Лотти и Уинтон, Лу Энн Белл. Но Нора сказала, что письмо Калеба было запечатано. Узнал ли Джозеф когда-нибудь правду о своей матери? Может быть, именно поэтому смысл этих рисунков был со временем утерян?

Лина взяла хрупкие, исписанные аккуратным почерком страницы письма Калеба и вложила их обратно в конверт, который ей дала Нора. Больше ей ничего не нужно. Дальше все ясно. Орегонская перепись 1870 года, Джек Харпер, Джозеф Харпер, зарегистрированные браки, рождения, смерти. Теперь Лина могла проследить путь от сына Джозефины к следующему поколению, и дальше, и дальше; теперь она будет знать потомков Джозефины, их имена, где они жили, чем занимались, когда умерли, на ком женились, кого оставили после себя.

Глупо было думать об этом как об утрате, но Лина думала именно так. Она знала, что Джозефина умерла, конечно же, знала, – но для Лины Джозефина была настоящей, она дышала, думала и бежала. Она бежала в поисках лучшей доли, но так и не нашла ее, и Лина чувствовала беспричинную печаль, такую же, как в студии отца, глядя на изображения Грейс, которые не хотела видеть. Она чувствовала себя обманутой из-за прошлого, которое было возможно, но так и не наступило. Лина хотела бы написать другую историю, и на миг ей показалось, что она так и сделала.

Вторник

Лина и Гаррисон с серыми, помятыми лицами сидели, ссутулившись, в своих привычных креслах. За прошедшие семьдесят два часа ни один из них не спал больше трех часов подряд. Иск о возмещении ущерба – все сто двенадцать страниц – лежал на столе Дэна.

Вошли Дэн и Дрессер, оба они хихикали, как будто один из них только что рассказал другому особенно остроумный анекдот. Дрессер был в непривычной им повседневной одежде – на нем была бледно-розовая рубашка на пуговицах, заправленная в жесткие темно-синие джинсы, и в этом наряде он казался меньше ростом и почему-то менее значительным. Дэн подошел к своему столу, а Дрессер уселся в кресло рядом с Линой. Помощник Дрессера, тоже в джинсах, вошел последним, закрыл дверь и присел на краешек стула у окна. Лина так и не знала, как его зовут.

– Боюсь, Джаспер запоздает, – сказала Лина. – Джаспер Баттл, истец. Он только что позвонил мне и сказал, что застрял в транспорте, какие-то проблемы в метро, но он уже в нескольких кварталах отсюда.

– Ничего страшного, – сказал Дэн. – Это дает мне время сказать вам обоим: молодцы. – Он погладил портфель, будто это была собачка. – Вы много работали, и это заметно. Отличный результат.

– Согласен, – сказал Дрессер.

Движение снаружи отвлекло внимание Лины от Дрессера. За окном показался мойщик стекол, подтягивавший свою серую алюминиевую люльку к виду Манхэттена, к виду, которого Дэн с таким трудом добился. Мойщик парил в воздухе: стеклоочиститель, каска, небо.

– Я особенно рад, что нам удалось найти потомка Джозефины Белл, – продолжал Дэн. – Я как раз читал о ней в «Таймс»… Рон, вы видели эту статью? Насколько я понимаю, Фонд Стэнмора подает иск против галереи. Для нас это все большая реклама. Джозефина Белл станет самой известной рабыней с тех пор… с… в общем, станет знаменитой! Независимо от того, чем кончится весь этот спор об авторстве. Поразительный спор. Фантастический. – Пока Дэн говорил, Дрессер поерзал на стуле, на мгновение задумался, прокашлялся и открыл рот, готовясь произнести речь.

В этот момент дверь открылась, и в комнату просунулась голова Мэри.

– Извините, что прерываю. Джаспер Баттл здесь.

Джаспер нарядился в костюм, хотя Лина его об этом не просила. Рукава и брюки были коротковаты, и это делало его похожим на подростка. Его лицо порозовело, а виски увлажнились от бега через весь город, чтобы успеть на встречу. Остановившись в дверях, он кивнул собравшимся и смущенно улыбнулся, ища глазами Лину, потом увидел ее, и улыбка стала еще шире. Он шагнул в комнату.

– Джаспер, входи, – сказала Лина и встала, чтобы поздороваться. Остальные тоже встали, когда он вошел, послышался шорох распрямляющихся штанин, треск сгибающихся коленных суставов, скрип освобождаемых стульев, а затем настала полная тишина.