– А теперь отдыхай, – сказал я, и Джозефина кивнула. Она подняла руку, помахала мне на прощание и улыбнулась, когда я закрывал дверь.

У меня был адрес Комитета бдительности, но я не знал, где эта улица. Я пошел пешком на север, удаляясь от реки – именно в той стороне, как мне представлялось, располагались конторы Комитета. Наверное, я блуждал больше часа. Один прохожий направил меня в эту сторону, другой – в другую. Не имея карты, я полагался на эти подсказки добрых незнакомцев, но они противоречили друг другу, и вскоре я оказался в путанице переулков все в том же прибрежном районе, где мы поселились.

Именно в одном из этих переулков что-то в дорожной грязи привлекло мое внимание. Сначала я подумал, что это драгоценный камень или слиток золота, выпавший из кармана или седельной сумки какого-нибудь старателя, но, наклонившись, чтобы поднять его, я увидел, что это обычный камешек, не больше сливы, но испещренный прожилками, яркие цвета которых, казалось, воплощали самую суть глаз Джозефины. Я обтер камень и сунул его в карман, намереваясь подарить ей этот маленький символ времени, что мы провели вместе.

Я поднял глаза и внезапно увидел Бо. Ошибиться я не мог: это был он, высокий, сильный, с характерно выпуклым темно-коричневым черепом, на удивление гладким и блестящим. Он стоял у витрины магазина и смотрел прямо на меня. Я все еще стоял в грязи, держа руку в кармане и сжимая твердый круглый камень. Его лицо было искажено ненавистью и злобой. Рядом с Бо спиной ко мне стоял патрульный Джосайя. Я понял, что если здесь Бо и Джосайя, то и мистер Раст где-то рядом. Конечно же, они взяли с собой Бо, чтобы он помог поймать Джозефину.

Я выдержал горящий взгляд Бо и на какое-то мгновение подумал: вдруг он промолчит? Джосайя меня не видел, так что, возможно, мне удастся избежать разоблачения. Но я вспомнил вопли Бо, колотящего в запертую дверь сарая мистера Раста. Вспомнил гладкую сталь висячего замка, на который я ее закрыл. Бо не проявит ко мне никакой жалости, да и к Джозефине тоже. Я был так же уверен в этом, как если бы сам стоял на углу улицы и звал Джосайю.

Я повернулся и побежал.

Я спешил обратно в таверну, но бурая дорожная грязь засасывала мои сапоги, и каждый шаг требовал больших усилий. Я услышал сзади крики и, обернувшись, увидел Бо и Джосайю – они пробирались сквозь толпу, догоняя меня. Я пошел быстрее, пытаясь увести их подальше от таверны, где ждала Джозефина, но окончательно сбился с дороги и обнаружил, что уже второй раз прохожу мимо двери таверны. Улицы кишели торговцами, матросами и игроками, из открытой двери салуна вдруг высыпала целая толпа, и только благодаря этой дневной уличной сумятице мне удалось уйти от преследователей.

Наконец, убедившись, что Джосайя и Бо теперь далеко от нашего жилища, я переступил порог таверны.

Мои сапоги были облеплены грязью и весили почти вдвое больше, чем когда я вышел из дома. Поднимаясь по лестнице в комнату Джозефины, я оставлял бурые мокрые следы и проклинал свою медленную, тяжелую походку. Мы должны уехать немедленно. Сию секунду.

Я постучал в дверь Джозефины, но не услышал внутри никакого движения. Я стал звать ее по имени, сначала тихо, но потом все громче и громче. Я стучал снова и снова, попробовал повернуть ручку, но она не поддавалась. Поняв, что другого выхода нет, я навалился плечом на дверь. Под тяжестью моего тела дешевый замок поддался, и дверь с едва слышным скрипом распахнулась.

В комнате было пусто и тихо. Занавеска лениво колыхалась перед открытым окном, стул был придвинут к подоконнику, как будто недавно кто-то смотрел оттуда в окно. Интересно, что видела Джозефина с этой точки обзора, видела ли она, как за мной беспощадно гонятся Бо и Джосайя, испугалась ли, что я приведу их сюда, к ней? Однажды она уже попала в ловушку работорговцев. Неужели она решила, что это еще одна?

Меня охватило страшное беспокойство. Что, если Джозефина решила, что я заодно с мистером Растом, сбежала от меня и бродит по улицам одна? Я подошел к окну и посмотрел вниз. Как далеки теперь были те безмятежные мгновения, когда я стоял там с Джозефиной! Я лихорадочно высматривал на улице фигуры Джозефины, Бо, Джосайи и мистера Раста. Но видел лишь проходящих мимо незнакомцев.

Я отошел от окна, чтобы отправиться на поиски, но тут увидел, что ее туфли, те самые, что я купил только сегодня, аккуратно стоят рядом с кроватью. На какое-то мгновение я застыл посреди комнаты в растерянности и отчаянии. Куда же она ушла? И только тут я вспомнил про уборную. Узкая дверь в дальнем конце комнаты позволяла проскользнуть туда. Я постучал, потом еще, но ответа не последовало. Я приложил ухо к деревянной панели и услышал сначала тишину, а потом тихий плеск воды. «Джозефина?» – позвал я, и мой голос, охрипший от предыдущих громких криков, прозвучал в неподвижном воздухе комнаты грубо и глухо. Ответа не последовало. Я не хотел оскорблять ее стыдливость, но было необходимо объяснить ей, почему мы должны немедленно покинуть этот район, а может быть, и город. И я открыл дверь.

Она была там, в корыте, до краев полном воды. Кровь окрасила воду вокруг ее рук и груди в темно-малиновый цвет, который дальше переходил в бледно-красный, а ближе к ступням, в широком конце корыта – в розовый. Ее нож с костяной рукояткой лежал на кафельном полу, лезвие блестело так, словно после этого она тщательно его прополоскала. Когда я вошел, ее глаза широко раскрылись, она повернула голову, посмотрела на меня и улыбнулась. Это было похоже на ту улыбку благодарности, которую она подарила мне ранее, но в ней было и нечто большее: усталость, прощение и близость ухода. Я вспомнил открытое окно, безошибочно узнаваемые фигуры Бо и Джосайи, пистолеты у них на поясе, их громкие, злобные крики, когда они гнались за мной по улицам. Плакат с ее именем, описанием и обещанием награды. Джозефина поняла, что нас нашли. Ее болезнь, кровь на ладони после приступов кашля – она была не в состоянии бежать дальше. Ее решимость никогда больше не возвращаться в Белл-Крик была абсолютной, и я это понимал.

Я встал на колени на холодный кафель и вынул ее руку из воды; она была прохладной, влажной и скользкой от крови, которая все еще текла из разрезанного запястья. Я нежно держал ее пальцы, как будто это было величайшее сокровище. Я держал ее руку, пока она не обмякла.

В комнате Джозефина оставила для меня просьбу. На кровати лежала записка: «Плантация Стэнморов, округ Шарлотта, штат Вирджиния, мальчик-мулат четырех лет, мой сын. Забери его оттуда».

Есть разновидность людей, которые пребывают в вечном поиске. Такой человек кочует с места на место и пристально смотрит в глаза женщинам и мужчинам в каждом городе; он может копать землю или изготовлять оружие, лечить болезни или писать книги, но в нем всегда есть некая пустота. Им движет пустота, и он даже не знает, как назвать то, что могло бы ее заполнить. Мысли о доме, любви или покое не приходят ему в голову. Он не знает, что это такое, поэтому не может остановиться. И он движется дальше и дальше. Пустота ослепляет его и тянет за собой, он подобен младенцу, ищущему материнскую грудь, зная, что она рядом, вот только где?