Я не помахал ему рукой и не поздоровался, когда он пробрался ко мне через поле, шлепая по высокой траве и своенравным стеблям кукурузы, оставшимся с тех времен, когда здесь была ферма. Он стоял передо мной, его живот был на уровне моих глаз, и я не поднял их, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Ну, как там наши беглецы? – спросил наконец Раст. – Я намерен продать их сразу же, не ждать, пока они поправятся. Слишком много негров сейчас ловят.

Он засмеялся и рассказал мне о ловушке, которую устроил на старой ферме Раундсов, бывшей «станции подземной железной дороги», некоторое время назад опустевшей. Беглецы все еще шли этим путем, и мистер Раст платил надсмотрщикам всей округи, чтобы те поддерживали слухи, будто там до сих пор безопасно. Патрульщики каждую ночь устраивали засаду, чтобы поймать ничего не подозревающих беглецов, и успех этого предприятия значительно превзошел ожидания мистера Раста. Он рассказал мне это, явно гордясь своей смекалкой, хлопая себя ладонью по бедру быстрыми, резкими движениями.

– Ну, что ж, – медленно ответил я, не переставая думать. – Женщина скоро оправится, хотя глаз у нее все еще заплывший, а этот парень, Бо, силен и здоров как бык.

– Хорошо, – сказал он и оглянулся на свой дом и грунтовую тропинку, змеящуюся от входной двери к дороге, как будто ждал гостя. – Думаю, скоро у нас появится покупатель, – сказал Раст, все еще глядя на дорогу. – Клиент с Юга, из-под Нового Орлеана. Сахар. – Он умолк и снова повернулся ко мне.

– Мне нужно привезти йод для глаза девушки, я оставил сумку в городе, – сказал я, встал со ступенек, и моя тень упала на мистера Раста.

– Валяйте, – сказал он без всякого интереса, – но возвращайтесь засветло, к приезду покупателя. Он наверняка захочет услышать ваше мнение, он парень подозрительный.

Я кивнул и пошел через поле к своей лошади и тропинке, ведущей к дороге.

В тот момент я еще не знал, что буду делать.

Я поехал обратно в город, в свой пансион, где оставил черный докторский саквояж, который так давно подарил мне доктор Коггинс. Я сосредоточенно ехал по изрытой ямами улице, мимо трактира, где мистер Раст впервые нашел меня, мимо магазина, где дамы покупали шляпки и тонкие ткани из Парижа, мимо экипажей и людей, запрудивших улицу в то солнечное сентябрьское утро.

Я распряг лошадь перед пансионом и, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся в свою комнату, где пахло виски, дымом и солнцем. Я достал из саквояжа пузырек с йодом и немного ваты и не сразу опустил крышку, любуясь на закупоренные бутылки и блестящие стальные инструменты. Неужели это действительно такое чудо, как я когда-то думал, – все эти лекарства, помогающие больным и умирающим? По крайней мере половина из них была не вскрыта, не опробована, и содержимое сумки – так тщательно собранное, так ревностно хранимое – внезапно показалось мне бесполезным, как коллекция блестящих игрушек.

Я оставил сумку, прихватив с собой только йод, вату и толстую пачку банкнот, которую достал из-под расшатанной доски на полу, – все мои заработки за время, проведенное с мистером Растом.

Около полудня я вернулся на ферму мистера Раста. Я знал, что в это время он будет сидеть в трактире и пить свою полуденную дозу в одиночестве или с парой приятелей, с которыми я часто видел его, – они жевали табак, сплевывали и говорили о деньгах.

Конечно же, лошади мистера Раста у дома не было, вокруг царила тишина. Я решительно направился к хижине с бутылкой йода в руке и вставил ключ в висячий замок. Дверь со скрипом отворилась, Бо проснулся, а Джозефина спала. Бо полусидел на своей койке, опершись голым торсом на локти, и смотрел на меня без всякой надежды. Длинный тонкий шрам пересекал его грудь и живот, вздыбленная полоса кожи грязно-розового цвета, еще не полностью зажившая. Он снова лег, подняв глаза к потолку, и я прошел мимо него к койке Джозефины. Я коснулся ее плеча, здоровый глаз тут же распахнулся, она вздрогнула и подняла руку, чтобы прикрыть лицо.

– Я привез лекарство для твоего глаза, – сказал я. – Но должен наложить его снаружи, мне нужен свет. Ты можешь идти? – Джозефина пристально посмотрела на меня, опустила руку и, казалось, о чем-то догадалась, а я обрадовался, что мне не нужно больше ничего говорить.

Я помог ей подняться. Она оперлась о мою руку, и мы неловко прошли мимо Бо, который отвел взгляд от потолка, чтобы посмотреть на нас. Его голова лоснилась от пота, белки глаз покраснели, и я быстро отвернулся и вывел Джозефину за дверь. Мы вышли на горячий, свежий воздух, и я услышал изнутри рычание, звук, который могло издать животное. Когда я закрыл висячий замок на двери и хорошо смазанный механизм ровно щелкнул, Бо крикнул: «Возьмите и меня, доктор». Это был не крик, а вопль неприкрытого отчаяния, и я потряс головой, чтобы избавиться от этого звука.

«Возьмите и меня», – повторил он еще громче. Когда мы с Джозефиной спускались по ступенькам и шли по грунтовой тропинке к моей лошади, я услышал стук в дверь, яростный, неистовый грохот.

Джозефина оглянулась, а потом посмотрела на меня. Я выбросил йод в высокую траву, и она, не говоря ни слова, ускорила шаг, чтобы не отстать от меня.

Когда мы приблизились к коновязи, Джозефина вдруг метнулась к двери дома мистера Раста и исчезла внутри. Я заколебался, не зная, стоит ли мне следовать за ней, не зная, осознает ли Джозефина, как мало у нас времени. Я услышал шум внутри, лязг, грохот падающих предметов, и она появилась так же быстро, как исчезла, держа в руке нож с костяной рукояткой. «Это мое», – сказала она и засунула его за пояс платья.

– Ты умеешь ездить верхом? – спросил я, отвязывая поводья лошади. Она отрицательно покачала головой. – Ну, тогда просто держись, – сказал я, вскочил в седло и потянул Джозефину за собой. Ее руки обвились вокруг моей талии и, когда я пустил лошадь в галоп, напряглись так, что я почувствовал худобу ее предплечий и сильное давление ее пальцев на мой живот.

Почему я не взял с собой Бо? Почему не оставил замок открытым, чтобы он тоже мог убежать? Разве Джозефина заслуживает большего, чем он? Думал ли я, что, если отпущу Бо на свободу, это помешает нам с Джозефиной бежать?

Из-за того, что произошло позже, я задавал себе эти вопросы много раз. Я искал в себе какую-то сложную цель, причину или намерение, но на самом деле ничего такого не было. Ответ прост: я вообще не думал о Бо. Мне и в голову не пришло отпустить его. Что-то в Джозефине тронуло меня. Ее молодость, ее голос, ее глаза, которые казались отражением моря и неба вместе взятых. Я не могу точно сказать, чем именно, но она меня тронула, а Бо – нет. Я даже не думал о нем как о человеке, и это печальная, постыдная правда.

Куда же нам с Джозефиной податься? Я ничего не захватил с собой, не упаковал дорожный мешок, не погрузил на лошадь провизию. Все, что у меня было, – это одеяло, привязанное к седлу, одежда, что была на мне, и толстая пачка банкнот, засунутая в правый сапог. Это было отнюдь не состояние, но я надеялся, что оно поможет нам продвинуться достаточно далеко.