– Слабое оправдание девушки, которую толком не целовали.

– Я выбираю Алекса, – сказала я и съежилась оттого, что он по-прежнему возвышался надо мной. – Я выбрала Алекса, – многозначительно добавила я.

Некоторое время Виктор пристально смотрел на меня, но затем повернулся и пошел дальше. Я застыла на месте, удивившись, что он так легко сдался. Виктор остановился, прислушиваясь к моим шагам.

– Идешь?

Я осторожно последовала за ним.

– Итак, ты выбрала Алекса, а Алекс выбрал тебя, и все это очень хорошо и прекрасно, но как насчет детей? Вы это учитываете?

– Возможно, у нас не будет детей, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и безразлично.

– А если будут? Представляешь, каково это – растить маленькие копии детишек, которых мы видели в банках? – Он картинно содрогнулся, но я лишь пожала плечами в ответ:

– Этого не случится. Чего бы ни ждал Жерар от нашего союза… этого не случится. Алекс не такой, как вы двое. У него нет таких способностей, как у тебя.

Виктор лукаво посмотрел на меня через плечо и приподнял брови:

– Это мы уже выяснили, Вер.

Он протянул руку, словно хотел коснуться моего лифа, но, явно обозначив свои намерения, остановился, не коснувшись меня. Я зарделась от смущения и почувствовала, как горят уши. У меня не хватило бы слов, чтобы передать всю палитру сильных и противоречивых чувств, которые я испытывала в этот момент.

– О, Вер, – с сожалением произнес Виктор. – Я мог бы показать тебе такое…

– Не надо мне ничего показывать, – огрызнулась я, раздраженная его тоном и бесцеремонными комментариями.

Протиснувшись мимо него, я бесстрашно зашагала вверх по лестнице, хотя место было темным и незнакомым. Лестница в тринадцать ступенек закончилась дверью. Нащупав ручку, я распахнула ее, и в этот момент мне было абсолютно все равно, где мы очутимся. Свежий воздух ворвался на лестничную площадку, наполнив пролет щекочущим ароматом жасмина и флердоранжа. Передо мной предстал ночной мир в оттенках индиго и чернильно-синего. Мерцающие звезды кружились в медленном танце, ослепляя своей запредельной красотой.

– Сад на крыше, – прошептала я, вспомнив, как впервые увидела стеклянный потолок в вестибюле.

Сейчас он раскинулся прямо передо мной и казался гораздо больше, чем снизу. Массивные толстые стекла простирались вверх, поблескивая в серебристом лунном свете. Толстый металлический каркас обеспечивал этому произведению искусства прочность и скреплял композицию. Остальную часть крыши занимали горшки с папоротниками и пальмами, цветущие кусты и ночные растения с распустившимися бутонами. Среди всего этого флористического великолепия стояли изогнутые в форме волны скамейки – идеальное место для тайных свиданий и нежных любовных признаний.

За спиной послышались шаги Виктора.

– Звездный свет, – объявил он, обводя сад рукой с такой гордостью, словно сам спроектировал его.

– Очень красиво, – сухо ответила я.

Я отошла в сторону, прислонившись к перилам и старательно отводя взгляд от Виктора и проклятых скамеек для двоих.

– Ты злишься на меня.

– Весьма раздражена, – признала я.

Он хмыкнул и направился к противоположному концу крыши:

– Вероятно, я это заслужил.

– Заслужил.

– Просто… подумай о своих возможностях, Вер. Взвесь все за и против. Ты слишком долго проторчала на своих островах. Тебе нужно выбраться на волю, познать мир, прежде чем остепениться. Исследовать его грани. Удовлетворить любопытство.

Я повернулась и удивленно уставилась на него.

– Ты говоришь так, как будто сам с детства не был заперт в обветшалом поместье. «Познать мир!» – передразнила я, изображая его баритон. – Ты сам-то что видел?

– О, я видел всякое, – возразил Виктор. – Делал всякое.

– Не сомневаюсь, – сказала я, давая понять, что не верю ему.

– Отец присылал нам не только гувернеров. Были и девушки. – Губы Виктора тронула легкая улыбка. – Красивые, красивые девушки. – Он фыркнул. – Жюлиана, естественно, они не интересовали. Значит, мне просто доставалось больше… Ох, Вер, знала бы ты, что я вытворял…

– Беру свои слова обратно, – равнодушно перебила я. – Ты настоящий ценитель утонченных удовольствий. Знаток декаданса и порока. Восхищаюсь твоим богатым опытом в мирских утехах.

Виктор помрачнел и на мгновение показался мне таким же уязвимым, как Алекс.

– Куда ты отправишься после? После… всего? Тебе открыт весь мир…

Виктор пожал плечами и сел на ближайшую скамью. Свет снизу, из фойе, озарил его лицо странным сиянием, и я против своей воли села на другой конец скамьи.

– А я не хочу никуда уходить, – признался он. – Все детство я лелеял мечту о Шонтилаль. Это мой маяк, моя путеводная звезда. Предмет мечтаний и главная цель. Было бы безумием отказаться от этого.

– Как думаешь, ты останешься вместе с Жюлианом?

Виктор покачал головой:

– Мы так долго были вместе, что невозможно даже представить нас по отдельности, но мне невыносимо думать о том, чтобы провести еще хоть один день наедине с ним. Он такой… пустой. Хотя не совсем. Его переполняют мысли – свои и чужие. Только мысли – и никаких чувств. Это как жить с пустой оболочкой человека, смотреть на незавершенную картину, слышать игру на фортепиано левой рукой. Я так больше не могу, – подытожил он, взлохматив пальцами волосы. – Мы – странное сочетание противоположностей. Жюлиан не чувствует ничего, а я чувствую все. Боль мира, ярость мира. Каждая ее частичка словно усиливается, пока не вырывается из меня.

Он вскинул руку, словно ошпарившись, и на террасе, далеко под нами, внезапно запылала жаровня. Пламя взметнулось ввысь, озарив ночь оранжевыми вспышками и всполохами.

– И я никогда не знал почему, – прорычал он, сжав пальцы. Из кулака показалась тонкая струйка дыма. – Знаешь, как страшно расти, когда все это внутри тебя: быть открытым и беззащитным перед миром, знать, что ты не такой, как все, знать, что никто другой не чувствует того, что чувствуешь ты, не знает того, что знаешь ты, но не понимать почему? Каким образом? Или… – Он мрачно рассмеялся. – Хотя, конечно, ты знаешь… и не знаешь одновременно. Ты отличалась от всех с самого детства… Но об этом знали все, кроме тебя. О, Вер, мы с тобой так похожи! Так ужасно, ужасно похожи… – Он протянул руку и коснулся моего подбородка – нежно, словно держа что-то очень ценное. – Ты не любишь его, – категорично заявил он.

– Люблю, – возразила я, хотя жаждала поддаться ласке Виктора, протянуть руку и тоже коснуться его.

– Но не так, как могла бы любить меня, – сказал он, без всякого стеснения проводя большим пальцем по моей щеке. – Не так, как я мог бы любить тебя. Такие люди, как мы, ярко горят, Вер. Мы горим и сверкаем, как лунный свет на твоих любимых волнах. Алекс никчемен. Он земля, сукно, почва и глина, и он задушит тебя. Он заглушит это сияние и погасит его навсегда.

– Огонь никогда не уживается с водой, – заметила я, хотя никак не могла набраться решимости и отстраниться. Я пыталась воскресить ужасающий грохот из сна – тот страшный рокот, который возвещал конец света, но здесь,