освободит нас от всякой ответственности в этом вопросе. Насколько мне известно, нет ни одного зарегистрированного случая выживания какого-либо аномально развитого младенца после младенческого возраста.

Обсуждение закончилось решением, что лучше всего позволить природе идти своим чередом, и соглашением со стороны врачей, что они должны нанести еще один визит в замок через год, если младенец все еще будет жив.

С этого времени визиты виконта в детскую стали более частыми. Казалось, что однажды лед был сломан, естественная привязанность отца к своему отпрыску преодолела отвращение, которое он испытывал ранее. Я не получал никаких "официальных указаний" на предмет младенца и, конечно, был слишком осторожен, чтобы дать виконту понять, что у меня были какие-либо подозрения о том, что было что скрывать, и ограничивал свои наблюдения, когда я их делал, такими выражениями, как "Я полагаю, дорогой маленький младенец, должно быть, чувствует себя замечательно, его легкие такие здоровые", или "Виконт простит меня за то, что я поздравляю его с жизнеспособностью наследника родовых поместий Превиля". При этом последнем замечании, сделанном со всей мыслимой тактичностью, виконт мрачно хмурился и прерывал меня каким-нибудь властным приказом. Поэтому я решил выждать время.

Что ж, прошел год, детская была такой же шумной, как и обычно, и, верные соглашению, три доктора снова посетили замок. Из их разговора я узнал достаточно, чтобы понять, что они были удивлены здоровьем младенца, и это было обсуждено перед их отъездом – отчасти, без сомнения, из уважения к теперь уже заметной привязанности виконта к своему ребенку, отчасти, также, к естественной профессиональной гордости, которую врачи испытывают, приводя трудный случай к хорошему финалу и отчасти из научного желания стать свидетелем исхода экстраординарного физиологического явления – что не следует жалеть усилий, чтобы спасти и вырастить ребенка, если бы это было возможно.

Прошел еще один год, в течение которого детская наполнялась топотом маленьких ножек, а также детским лепетом, который теперь сменился младенческим визгом. Это было естественно и так и должно быть, но что показалось мне неразумным и непонятным, так это то, что, казалось, плачут и разговаривают двое детей, а не один. Я был уверен, что могу различить разницу в интонации и тоне, как если бы один ребенок звал другого, а другой отвечал. Возможно ли это, подумал я, но не важно, тайна скоро прояснится – по крайней мере, для меня.

И снова доктора нанесли ежегодный визит и, как обычно, остались наедине с виконтом, хотя на этот раз я мало что понял из того, что происходило, поскольку они сидели в другой комнате апартаментов, слишком далеко от прихожей, чтобы я мог слышать. Однако, похоже, был разработан какой-то план действий в отношении ребенка, поскольку, когда врачи встали, чтобы уйти, и направились к моей приемной, я услышал, как один из них сказал:

– Это будет ваш самый верный и безопасный путь, виконт; постоянно скрывать одно из лиц, как вы делали до сих пор. Таким образом, приучая это лицо скрывать с самого раннего рассвета разума, оно будет считать свое состояние естественным и не будет стремиться его изменить. Медсестры уверяют вас, что ребенок никогда не получал пищу через этот рот и горло – следовательно, чувство вкуса с этой стороны неразвито. Однако речь и слух кажутся столь же совершенными с одной стороны, как и с другой; обе стороны, по-видимому, одновременно развились в этом отношении .

– Еще не поздно, – заметил другой голос громким и бесчувственным тоном, – уничтожить органы зрения и речи в одном лице, что сразу устранило бы ряд трудностей с пути, которым мы решили следовать.

– Нет, нет!

Я слышал, как виконт быстро воскликнул:

– Я не смогу этого вынести. Пусть все будет так, как мы договорились.

Затем вся компания вышла.

После этого я стал более решительным, чтобы проникнуть в тайну, чем когда-либо. Вскоре после того, как случай предоставил мне возможность сделать это прямо на моем пути. Я не упоминал, что в хорошую погоду одна из медсестер выводила ребенка проветриться в уединенные уголки сада. В таких случаях я, как и другие, замечал – поскольку ходили слухи, что с ребенком виконта де Превиля что-то случилось, хотя никто точно не знал, что именно, – что головка младенца была плотно завернута в ткань, когда его несли руки медсестры. Теперь, когда ему исполнилось три года, и его начали водить за руку, а иногда разрешали побегать, было замечено, что ребенок носит большой и очень необычный головной убор и имеет странную привычку наклонять голову набок, хотя я слышал и видел, как няня предупреждала его, что он должен держать свою голову прямо. В остальном юный виконт был хорошо сложенным, подвижным ребенком с розовыми щеками, яркими глазами и чистым, звонким смехом. Чистый, звонкий смех? Да, и веселый голос. Но, как я уже говорил, казалось, что два голоса – один ясный, а другой приглушенный – лепетали, пока ребенок играл.

Насколько я помню, это было летом – то ли в мае, то ли в июне, – когда ребенок гулял по саду со своей няней. Я видел их, когда шел в сторожку с письмами виконта, а когда возвращался, заметил ребенка, играющего в загоне за садом, где содержалось несколько коров. Я тоже был удивлен, увидев, что он был один – няни не было видно. Пока я шел, я увидел, как он подошел к одной из коров, которая, как коровы часто делают с детьми, опустила рога и подбросила малыша в воздух. Я немедленно подбежал и обнаружил, что ничего плохого не произошло, но я нашел нечто большее. Я обнаружил, что в суматохе его головной убор растрепался, открывая странное, но совершенно необычное зрелище. Передо мной на траве на спине лежал ребенок с одной головой, но с двумя лицами.

Возможно, я смогу описать это вам лучше, джентльмены, попросив вас представить ребенка, лежащего на спине с повернутой головой в профиль, показывая половину лица. Затем, там, где должен быть затылок, была другая половина лица, также в профиль, обращенная в противоположную сторону от первой. Ребенок, почти сразу, как я подошел к нему, сел и с удивлением повернул ко мне сначала одно лицо, а затем другое. Затем я увидел, что оба лица были идеальными, за исключением ушей. Это было так, как если бы линия была проведена перпендикулярно от макушки головы через уши, по обе стороны от этой линии головы, одна пара ушей выполняла обязанности для обоих лиц. Или, чтобы провести еще более простое сравнение, как если бы две