материальная скрижаль, на которой записаны все мысли и действия наших прошлых лет, да, и каждый момент этих лет, и эти мысли и действия воспроизводятся нашим интеллектом, иногда по желанию, иногда по законам ассоциации, иногда во сне, и все же они там. В этом факте не было никаких сомнений. Почему же, спрашивал я себя, неорганические вещества не должны обладать такой же силой и действовать по одному из тех таинственных законов, которые иллюстрируют и показывают единство природы? Я был вынужден, более того, я был рад признать, что это может быть так. Но какова, рассуждал я, природа этого прокручивания, этой живописи, этого письма на скрижалях мозга? Молекулярное воздействие на мозговую массу или ткань, ответил я себе. Ни одна картина, ни одна мысль не проникает в мозг через любой из органов чувств, но он изменяет расположение молекул или атомов, составляющих мозг. Но что такое атом? И как получается, что такая бесконечная множественность и разнообразие изменений могут существовать в пределах такого ограниченного пространства, и каждое ощущение, каждая сцена, каждая мысль сохраняются, определенные и неповрежденные, без столкновения одного с другим? Фарадей говорит, что мы ничего не знаем об атомах, а Эттфилд и Тиндалл, хотя и несколько более расплывчатые в своих теориях, охотно признают то же самое. Но все же мы можем подойти к этому обширному предмету и получить некоторое представление об атоме из наблюдений точных наук. Эренберг, занимаясь вопросом инфузорий, подсчитал, что в капле воды диаметром в двенадцать дюймов содержится пятьсот миллионов анималькулей, и, поскольку каждая из этих анималькулей обладает полостью и органами, едва ли можно ошибиться, приписав каждому из них тысячу атомов. Атмосферные бактерии еще меньше – по расчетам, не менее восьми секстиллионов из них могут содержаться в пространстве размером с булавочную головку. Но я утомляю вас наукой.

– Нет, нет, – сказал я, – это служит для того, чтобы убедить меня, что вы в скором времени дадите мне решение этого удивительного вопроса с фотографиями.

– Итак, – продолжал Милбанк, – я был вынужден прийти к такому выводу относительно сцен, которые были воспроизведены на моей сенсибилизированной пластине, подвергнутой линзовому воздействию лучей света, исходящих от голых стен собора, а именно, что за последние сто лет, и в каждый момент прошедших ста лет, поскольку, как вы знаете, собор строился с 1768 по 1798 год, лучи света, исходящие от объектов внутри здания и проецируемые на его стены, последовательно заряжали коллокацию атомов, составляющих эти стены, точно так же, как если бы они проецировались на ткани мозга животного.

– Да, – сказал я, – если допустить, что эта гипотеза верна, то как вы объясните их воспроизведение, то есть то, что они снова проецируются со стены на вашу сенсибилизированную пластину упорядоченным и организованным образом? Скажите мне это.

– Точно так же, как образы воспроизводятся из мозга и проецируются на интеллект, так сказать, по воле или по ассоциации, так же эти сцены и образы воспроизводятся снова из этих мертвых стен, благодаря молекулярным изменениям, вызванным теплом. Нет сомнений в том, что тепло является признанным агентом, вызывающим молекулярные изменения. Что такое свечение красного или белого раскаленного железа, как не движение составляющих его атомов? Вы помните, что я закрепил фотографии только после того, как стена была подвергнута теплотворному действию солнечных лучей.

– Значит, вы хотите сказать, что ваше открытие основано на законах, сходных с теми, которые регулируют действие фонографа. Придайте инструменту обратное движение, и вы воспроизводите звуки и язык, которые дремлют в нем уже неопределенное время, – заметил я.

– Это хорошая аналогия, – ответил Милбанк, – а тот факт, что эти два явления схожи по своему характеру, является еще одним доказательством единства всех естественных законов". Как метко выразился поэт: "Один Бог, один закон, один элемент, И одно далекое божественное событие. К которому движется все творенье".

– Есть еще одна особенность фонографа, – продолжал он, – в отношении которой сходство вполне уместно – как первоначальные звуковые волны, введенные в прибор, были преобразованы в материальную и осязаемую форму на бумажном свитке, способны вновь вернуться в свое первоначальное состояние, так, по моему открытию, первоначальные световые волны были преобразованы в материальную и осязаемую форму атомами, составляющими стену, и, по паритету рассуждений, столь же способны вновь превратиться в световые волны, когда производится обратное действие.

– Я не хочу, – ответил я, – оспаривать правильность вашей теории, но должен признаться, что мне хотелось бы, чтобы она была подтверждена более полной научной демонстрацией. На самом деле, я хотел бы понять смысл всех этих действий.

– Я рассмотрел этот вопрос, – задумчиво сказал Милбанк, – и считаю, что нашел разгадку необычного явления в том любопытном сочетании электрических и светящихся сил, которое барон Рейхенбах назвал "одической силой". Итак, что такое электричество, как не вибрация поляризованных атомов? А что такое свет? Гроув приписывает свет как "вибрации или движению молекул материи". Тиндалл считает, что молекулы светящихся тел находятся в состоянии вибрации, и эти вибрации принимаются тем, что он называет "светящимся эфиром", и передаются через него в виде волн. Этот "светящийся эфир", по его мнению, заполняет пространство и окружает атомы тел. То есть, я полагаю, что нет такой компактной субстанции, атомы которой были бы окружены и пронизаны этой тонкой жидкостью. Это должно быть как в случае раскаленного металла. Почему бы не быть так и с другими веществами? Изложив эти постулаты, я утверждаю, что атомы стены, под воздействием возбуждения, вызванного теплом, которое является коррелятом электричества, изменили свое расположение, вибрировали и породили колебания окружающего их светящегося эфира, который, в свою очередь, колебался наружу, ударялся о диафрагму объектива моей камеры, и, соприкасаясь с металлом, превращался в ту таинственную одическую силу, о которой мы пока почти ничего не знаем, атомы преломлялись через мой объектив на сенсибилизированную пластинку, с которой они проявлялись и выводились веществом, обладающим соответствующими для этого флуоресцирующими свойствами.

– Но тогда, – сказал я, – как вы объясняете разнообразие ваших фотографий?

– Просто тем, что малейшие градации тепла достаточны, чтобы вызвать различия в молекулярном расположении, и что световые волны, посылаемые стеной, точно и безупречно отвечают на каждое изменение, когда оно происходит. Вы должны помнить, что я просто даю вам лучшее решение, к которому я еще не пришел, для этого самого необычного природного явления, и оставляю на ваше собственное усмотрение принять или отвергнуть его, как вы считаете нужным.

– Я признаю, – ответил я, – что, хотя этот предмет технически труден для понимания, вы подкрепили свою позицию несомненными авторитетами и безупречной логикой.

– Факт, во всяком случае, не вызывает сомнений, – заметил