моих бутылок с реактивами, так что моя рука механически тянется к ним, в то время как мой взгляд устремлен на проявляемую пластину. Я вылил содержимое бутылки, которое, как я предполагал, содержало пирогалловую кислоту, вещество, которое я использую в качестве проявителя, в градуированную мерку и принялся промывать ею пластину. Процесс, казалось, занял необычайно много времени, и каково же было мое удивление, когда я увидел ряд фигур, проявляющихся на стекле, но мой опытный глаз сразу же понял, что это не те фигуры, что изображены на фресках Тайной вечери. Вместо Христа по центру и стоящих по бокам апостолов, я увидел вереницу монахов в сермяжных одеждах, идущих по проходу, а процессию возглавлял сановник в мантии, стеле, альбе и всех известных атрибутах римской церкви. Я был поражен. Я не мог поверить своим глазам. В недоумении я чуть не уронил фотопластину. К счастью, я этого не сделал, но завершил проявку, а затем фиксацию гипосульфидом натрия. Как только я покрыл пластину лаком, я поместил ее в печатную раму, как только что сделал это, и получил отличный отпечаток с негатива, который я бережно сохранил и покажу вам в ближайшее время. Перед этим я увидел, что вместо пирогалловой кислоты в качестве проявителя я использовал… неважно, что именно. Я не хочу выдавать свои секреты профессионалам, даже если достигнутый удивительный результат был лишь случайностью.

Я слушал с восторженным вниманием, пока Милбанк продолжал:

– Поразмыслив некоторое время, я решил вернуться в собор и посмотреть, смогу ли я снова получить тот же результат. Я сделал это и вставил пластинку, приготовленную точно таким же образом, с тем же йодированным коллодием и той же ванной с нитратом серебра, в камеру, которую я оставил стоять на том же месте четверть часа назад. Я приурочил экспозицию к той же секунде, вернул пластину на место и использовал тот же раствор в качестве проявителя. Я работал пять минут, десять, пятнадцать, но на пластине ничего не появилось – абсолютно ничего. Я был ошеломлен. Я снова сел и задумался над странным несоответствием результатов. Ясно, подумал я, что в этом должна быть какая-то причина. Я вернулся в собор и внимательно осмотрел фреску и стены. Вдруг на меня упал свет. Я заметил, что солнечный свет с того момента, как я сделал первый снимок, перешел с западной стены на восточную. Первый снимок был сделан за полчаса до полудня, второй – через полчаса после. Это было очевидное изменение условий. Но, рассуждал я, солнце не светило на фреску, когда я делал первый снимок. Ни один фотограф, как вы знаете, не делает снимок, когда солнце светит на него в полную силу. Но, рассуждал я, солнце полностью освещало фреску за несколько минут до того, как я выставил пластину. Поэтому фреска должна была быть нагретой – стена была горячей. Это был первый вывод, который я сделал в этой причинно-следственной связи. Я вернулся в эту комнату, сел с первой фотопластиной в руке и задумался. Затем я взял несколько этих книг, которые вы видите на полке, и стал читать. Я читал и размышлял весь день. На следующее утро, после почти бессонной ночи, я вернулся к своей фотокамере и вставил пластину в то же самое время, насколько я мог вспомнить, как я это сделал накануне, ожидая с огромным нетерпением, пока солнце снова не скроется за фреской. Я отнесла фотопластину, словно младенца, на полку для проявки. С трепетом я налил раствор и вскоре с чувством глубокого удовлетворения заметил, что на негативе снова появились фигуры, но не Христа и сопровождающих его апостолов. Но представьте мое удивление, когда я увидел, что, хотя на моей пластине не было изображения "Тайной вечери", на ней не было и процессии монахов, которая проявилась накануне. Вместо этого на ней была изображена группа коленопреклоненных индейцев – полуголых, смуглых, жестоких дикарей, чьи грубые лица не соответствовали смиренной позе, которую они приняли. Но какое мне было дело до странного вида коленопреклоненных индейцев? Я был в восторге, я был вне себя от счастья. Я танцевал и пел, потому что чувствовал, что стою на пороге какого-то великого, неслыханного открытия. В то же время я был озадачен. Не могло быть никаких сомнений в сходстве условий, в которых были сделаны обе картины. Тогда как объяснить разницу в результатах? Но я вас утомляю.

– Напротив, – поспешил ответить я, – вы меня очень заинтересовали, и я не хочу, чтобы вы упустили ни одной детали этого необычайного рассказа.

– Я снова сел и задумался, – продолжал он, – снова читал и изучал. На следующее утро, и день за днем, я наводил объектив на эту и противоположную фрески, всегда заботясь о том, чтобы солнечный свет только что сошел с них, прежде чем я это сделаю. Каждый негатив, который я делал, демонстрировал новые и неожиданные результаты. Ни один из них не был похож на другой даже в самой простой детали, в самой обычной детали. Тогда я совсем перестал фотографировать, у меня теперь более пятидесяти пластин, отпечатки с которых я покажу вам сейчас, и занялся исключительно размышлениями и чтением книг об электричестве и свете, которые мне случайно попались. Я также внимательно изучал свою фотокамеру, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы привести к разгадке этого обескураживающего явления.

– И могу я спросить, к каким выводам вы пришли? – рискнул спросить я, когда он сделал паузу, несколько ошеломленный тем, что нахожусь в присутствии художника, который до сих пор больше ценил механическое мастерство, чем философские изыскания.

– Я заметил, – продолжал Милбанк, казалось, не обращая внимания на мой вопрос, – что всегда использовал перед объективом диафрагму одного и того же размера. Странно сказать, но мне никогда не приходило в голову изменить диафрагму, которую я использовал во время первого эксперимента и которая была с маленькой апертурой. Часто, как вы знаете, мелкие вещи ускользают от нашего внимания, когда мы думаем о крупных. Я снова провел серию экспериментов с диафрагмами с разными апертурами и обнаружил, что чем меньше апертура диафрагмы, которую я использовал для перекрытия света от объектива, тем четче получалось изображение. Я даже уменьшил апертуру диафрагмы до восьмой части дюйма и при этом добился наилучших результатов, нисколько не удлинив период экспозиции пластинки. Еще одно необычное обстоятельство, о котором я забыл упомянуть, заключалось в том, что на фокусировочном экране из матового стекла на задней панели моей камеры не было видно никакого изображения, и негатив не реагировал ни на