— В смысле?

— В них заключены грядущие печали.

— Ладно, — отмахнулся Эван. — Свою долю ты получил, так?

Мужик прижал ладонь к боковому карману.

— Так что я очень извиняюсь. За то, что сделал вас несчастнее.

— Да все в порядке.

И человек пошел от них в направлении арки, а Бену подумалось, что они даже не поинтересовались, как его зовут. Впрочем, он их имен тоже не спрашивал.

* * *

На обратном пути в школу, когда они ехали в автобусе, безопасно спрятав сумки под ногами, Хатч наконец стал смотреть на Бена с заметным и стойким уважением. Когда Эван отправился в туалет в конце автобуса, Хатч тихонько сказал ему:

— Все вышло как надо, чел.

Они решили отнести спиртное в комнату Бена и там уже разделить, поскольку его общежитие было намного ближе к месту высадки из такси, чем Вудраф. Когда друзья прошли в Хоули через задний вход — как им казалось, никем не замеченные, — навстречу им вышел Марксон.

— Привет, Бен. А я тебя искал. Здравствуйте, ребята.

Все трое застыли на месте, а Марксон опустил взгляд на большую спортивную сумку, которую нес Эван Пингри, и тут же по глазам мальчишек стало предельно ясно, что же там внутри. Марксон улыбнулся и посмотрел в пол.

— Так что зайди ко мне, когда выдастся минутка. Хорошо?

Бен несколько раз ему кивнул, словно не мог удержать голову. Наконец они оказались в комнате Бена, но ни у кого уже не было желания пить. Бен поставил на повтор «Синее небо», а все трое тем временем сидели, закрыв глаза: Хатч с Эваном на роскошном диване, а Бен — на жестком стуле у письменного стола, упершись локтями в колени.

* * *

Элис вновь попросила его попозировать для портретов, и Бен, начавший впадать в какое-то до сих пор неведомое ему безразличие к тому, что будет, подумал: а почему бы, собственно, не попытаться добиться этой девушки? Разве возможный отказ как-то может помешать ему сказать ей это?

Они опять оказались в студии вдвоем. И Бену массу всего хотелось ей сказать, но вместо этого он просто сидел перед ней и молчал.

— Прикинь, моему консультанту из колледжа очень понравилось, что я взялась за фотопроект, — сообщила Элис. — «Это замечательно подойдет для вашего вступительного сочинения». Это я цитирую дословно. «Это особенно вас выделит из множества азиатских абитуриентов с полутора тысячами баллов за SAT[42]». Почему бы ему просто не оставить мою работу в покое?

— Пусть знают, как хорошо у тебя это получается!

— А что, если я как фотограф никуда не гожусь? Почему вообще так важно, чтобы я была в чем-то очень хороша? Как только он мне это сказал, у меня сразу иссяк весь энтузиазм.

— Но мы с тобой все-таки здесь.

— Да, тем не менее мы с тобой здесь.

И она начала делать снимки, а Бен принялся рисовать в воображении, как однажды он придет к ней в комнату. Как он приблизится к ее двери и войдет, не постучавшись. Она вскинет взгляд на него и сразу отложит в сторону какой-нибудь учебник и похлопает ладонью по месту на диване рядом с собой… Нет, никто не похлопывает по дивану, зовя сесть рядом. Лучше пусть она придет к нему в комнату, и ее приход сразу придаст ему уверенности, дав понять, что он ей интересен, и он выдаст какую-нибудь остроумную шутку, и она в ответ рассмеется. И ему уже не придется напрягаться, чтобы уловить в воздухе ее запах. Он наклонится к Элис и поцелует ее. И ему не придется решать, можно или нет положить ей ладонь на грудь: она сама возьмет его за руку и поднесет к своей груди… А потом, когда Ахмеда поймают с поличным и их обоих решат выгнать из школы, Элис надумает пойти в кабинет к Эстону, чтобы просить дать Бену второй шанс и предоставить финансовую помощь. Но Бен не позволит ей этого сделать — это заставило бы пострадать его фамильную честь! — и Элис навсегда запомнит его…

— Э-э, а ты не мог бы еще что-нибудь изобразить на лице?

— В каком смысле «еще что-нибудь»?

— Ну, ты уже довольно долго сидишь с застывшим взглядом.

Однако Бен не изменился в лице.

— Я беспокоюсь за Ахмеда.

Элис поднялась из-за фотокамеры.

— Из-за того, что он ходит с Томми и его компашкой?

— Да, именно.

— А мне, если честно, Томми даже нравится.

— Да, но ты умеешь держать себя в руках. И знаешь, как рядом с ним сохранять свое «я».

— А какое вообще «я» у Ахмеда?

— Что ты имеешь в виду?

— Может, как раз с ними рядом Ахмед и может его найти?

— Ты в самом деле считаешь, что это для него хорошо?

— А кто вообще решает, что хорошо, а что нет?

Бен глубоко вздохнул.

— А мы не могли бы поделать фотографии где-нибудь на воздухе?

— Не-а, я не знаю, как снимать при естественном освещении.

— Элис, а ты никогда не подумывала отсюда уйти?

Стоя, согнувшись, за фотокамерой, Элис сразу вспомнила один день из прошлой весны, когда она увидела, как от двора перед общежитиями в сторону учебного корпуса одна идет Джоанна Альперт.

Элис должна была это сделать.

— Привет, Джоанна!

Они были еще немного далековато друг от друга. Когда Джоанна направилась по склону в сторону клуба, Элис пришлось даже крикнуть погромче. Девушка развернулась на звук и, глядя, как Элис наполовину вприпрыжку преодолевает расстояние между ними, не проявила ни малейших признаков узнавания. Одета она была в коричневую флиску, синие обтягивающие вельветовые брюки и темно-коричневые сабо, причем именно на ней все это почему-то выглядело очень элегантно. Хотя Элис и сознавала, что для красивой девушки это довольно грубый выбор.

— Привет, я Элис.

Джоанна кивнула, но Элис не поняла, значило ли это, что та уже знала ее имя. Они вместе пошли дальше к учебному корпусу, и Джоанна так и не поинтересовалась у Элис, что случилось или о чем та хочет с ней поговорить. Джоанна оказалась не такой пепельной блондинкой, как ее помнила Элис, а скорее светло-русой.

— Куда идешь?

— Заниматься ежегодным альманахом.

— А, ясно.

Они шли и шли, и Элис поняла, что должна начать разговор сейчас, чтобы успеть его закончить до того, как они доберутся до учебного корпуса.

— Послушай, — заговорила Элис, — а твоя мама…

— Что?

— М-м… Я слышала — сама не знаю, от кого, — что твоя мама хирург? То есть пластический хирург?

— Да, — ответила Джоанна, продолжая смотреть строго перед собой.

— Значит, ты, наверное, в курсе, чем она занимается? Что именно она делает?

— Ну, сама знаешь. То, что обычно делает пластический