со всей силы молотком по мизинцу, если тот позволит сделать копию ключей. Так и получилось, что со временем очень многие стали похаживать в башню капеллы, и замок в конечном счете решили поменять. Однако еще задолго до этого Бен однажды успел заметить, как ключи исчезли у Хатча в верхнем ящике стола.

Чтобы удерживать равновесие, Бен решил карабкаться по крутой лестнице, держась руками за верхние ступени. Так он и двинулся дальше, кружась на четвереньках вокруг каменной лестничной оси, чувствуя под ладонями холодную пыль и крохотные камушки.

Очень скоро Бен потерял счет преодоленным виткам. Перед утренней службой в капелле у него еще оставалось какое-то время — где-то два с половиной часа, наверное, — а потому он карабкался не слишком поспешно. Устав ползти, Бен приподнял руку, поводил ею по внешней стене в поисках каких-нибудь перил и на мгновение почувствовал, что сейчас свалится назад, в это закручивающееся внизу пространство. Однако его вытянутая в сторону рука нащупала веревку, и, потянув за нее, Бен услышал, как с тихим скрипом отошло от стены множество державших ее железных колец. Ухватившись за веревку, он поднялся на ноги и двинулся дальше.

Внезапно Бен представил, как вся материя этой башни исчезает, а его тело парит в воздухе у всех на виду. Он даже ненадолго остановился, чтобы унять головокружение от постоянного движения по кругу.

А затем веревочные перила внезапно оборвались на последнем вделанном в стену железном кольце, и Бен ступил с лестничной площадки в помещение с карильоном, которое оказалось размером с гараж на две машины и было залито светом, проникающим сквозь узкие вертикальные окна. Сама деревянная конструкция карильона напоминала гигантского богомола, который пытается прикинуться незаметным на фоне ткацкого станка.

Бен прошел к сиденью для музыканта и посмотрел на клавиатуру с деревянными штырями. Теперь, при свете, он мог видеть легкие облачка пара от своего дыхания. Колокола для карильона и для часов были не в этой комнате, и Бен предположил, что находятся они на один-два уровня выше.

Отвернувшись от инструмента, он посмотрел на лестницу с плоскими перекладинами, похожую на приставную, что вела к аркообразному проему высоко в стене, похожему на зев кирпичной печи для пиццы. Бен взялся руками за боковые поручни лестницы и поставил ногу на первую перекладину. Стоило ему перенести свой вес на ступень, как деревянно-металлическая конструкция башни словно вся зашевелилась и начала вибрировать чаще и чаще, грозя обрушиться напрочь. Затем где-то совсем рядом первый молоточек ударил по колоколу, заиграв вестминстерский перезвон. Вокруг Бена загремели колокола, и он покрепче вцепился в лестницу, пока не прозвучали пять мерных ударов.

Когда сердцебиение немного унялось, он полез дальше. Добравшись до проема на самом верху лестницы, Бен бросил взгляд вдоль внутренней части крыши капеллы — со здоровенными деревянными стропилами наверху и темными с изнанки панелями потолка капеллы снизу. С конька кровли где-то в футе над деревянной балкой, держащей потолок капеллы, свисал на стальных тросах легкий трап.

На каждой скошенной панели потолка под трапом имелась прочная рама, куда был вогнан болт с кольцом. Веревка, привязанная к каждому кольцу, тянулась к специальному шкиву под кровлей и, спускаясь, сбоку от трапа крепилась в несколько оборотов к металлической скобе. Когда требовалось почистить люстры, работники из технического персонала открывали эти панели, осторожно, перехватывая, подтягивали к себе цепи, протирали лампочки и кованое железо, после чего так же бережно опускали всё обратно. Надо сказать, в первые двадцать лет существования капеллы люстры приходилось поднимать подобным образом каждый день, чтобы зажечь в них свечи.

Бен опустился на четвереньки и выполз на трап. Это была далеко вытянувшаяся металлическая решетка с выпирающими звеньями, больно впивающимися в ладони и коленные чашечки. Тогда Бен вообразил себя спартанским воином, для которого такая боль — вообще ничто. Он вспомнил об Элис, которая сейчас, должно быть, как раз вставала с кровати, еще совсем сонная и не воспринимающая собственное тело до конца осознанно. На трап он выполз всего на несколько футов, туда, где наверняка бы услышал голос Эстона, — а ректорская кафедра находилась как раз в ближайшем к нему конце капеллы.

Бен отмотал веревку от первой скобы справа и медленно, но уверенно потянул потолочную панель на себя, пытаясь ее открыть. Мгновение она сопротивлялась, но потом отошла с таким громким треском, что Бен испугался, решив, что ее сломал. Однако эхо под крышей вскоре затихло, и он медленно потянул веревку, расширяя проем. Приподняв панель на пару футов, Бен вновь обмотал веревку вокруг скобы. Он согнулся к открывшемуся проему и увидел с высоты пятиэтажного дома ряды сидений, похожие с его места на рельсы детской железной дороги. От такой высоты тело у него напряженно застыло. И все же то, что он увидел, было воистину прекрасно! И если здесь воздвиглась подобная красота, то сила, ее воздвигшая, никак не могла быть абсолютным злом.

Бен даже разглядел кафедру ректора, с которой тот должен был сегодня объявить свое решение. Теперь оставалось только ждать. Бен перевернулся и лег на металлическую решетку, сразу же почувствовав сквозь куртку ее холод, и вытянул руки по бокам. Сквозь шерстяную шапку ощущалась ее рельефная поверхность.

Ахмед ему сказал, что, поскольку Томми с Грэмом не сомневались, что их непременно отчислят, они решили сказать, что Ахмед не представлял, во что ввязывается, что он просто пытался вписаться в их компанию, что он попал под их влияние, не отдавая себе отчета, какие у этого будут последствия. Что, мол, они ни разу не видели, чтобы Ахмед сам принимал наркотики или же приносил их в кампус.

Накануне вечером, перед тем как предстать перед дисциплинарным комитетом, и Бен, и Ахмед надели пиджаки и галстуки. Одежда Ахмеда как нельзя более подходила к такому случаю.

А потом, уже после заседания комитета, Бен сидел на одном из диванов в дальнем конце «берлоги» и подробно рассказывал, как все прошло. Все, кто находился в зале, сгрудились вокруг него. Хатч тоже был там и глядел на друга с таким лицом, как будто то, что Бен выступил представителем Ахмеда, было самым что ни на есть выдающимся поступком. Бен сообщил, что, согласно их плану, он должен был выступить против заявлений дисциплинарного комитета, настаивая на том, что Ахмед не знал, во что его втягивают, что он пытался влиться в компанию Томми и попал под сильное влияние своих новых харизматичных друзей. Бен утверждал, что никогда не замечал, чтобы Ахмед употреблял или приносил в кампус наркотики. И преподы, мол, все успешно заглотили.

И тут вдруг Ахмед