— А наши сторонники?

— Все арестованы.

Катилина снова отвернулся. Центурион, не дождавшись ответа,неслышно вышел. Не поворачиваясь, вождь заговорщиков произнес одно лишь слово:

— Уходи.

Семпрония кивнула и вышла из палатки. У входа она сразунаткнулась на Вибия. Он стоял у претория[129] Катилины,терпеливо дожидаясь любимой женщины. Она с отвращением отвернулась. Вибийбросился к ней.

— Семпрония…

— Нам не о чем больше говорить, Вибий, — нервносказала женщина, — все кончено.

— Нет, — побледнел юноша, — только не это.Клянусь Дионисом, я этого не вынесу.

Женщина поспешила к своей палатке. Вибий почти бежал следом.Внезапно Семпрония, словно что-то решив для себя, резко повернулась к Вибию.Тот едва не налетел на нее.

— Обещай мне, — потребовала женщина.

— Все, что угодно, — обрадовался Вибий.

— Обещай мне, что завтра в бою ты будешь теньюКатилины.

— Откуда ты знаешь, что завтра будет бой? —спросил пораженный Вибий.

— Клянись. Только в этом случае ты придешь ко мне впалатку сегодня.

— Клянусь.

— Ты будешь охранять его как брата, как друга, какбожество. Клянись богами, клянись Дионисом, столь почитаемым тобою, словно тына берегу Стикса.

Вибий колебался одно мгновение.

— Клянусь, — сказал он почти честно.

— Идем со мной, — шепнула женщина.

Сердце Вибия радостно забилось. Вместе с тем он чувствовал игоречь подобной сделки. Из-за своей роковой любви к вождю заговорщиковСемпрония готова была отдать свое тело, но душа ее всецело принадлежалаКатилине. Вибий шагнул в палатку Семпронии и замер, словно пытаясьостановиться. После недолгой мучительной паузы он покачал головой.

— Не нужно, — с болью произнес он, — не надо,Семпрония. Я буду вместе с Катилиной и, клянусь Дионисом, умру, но не дам емупогибнуть. И пусть мне будет наградой встреча с тобой на том берегу Ахеронта.

Он повернулся и почти бегом бросился в свою палатку, словнобоясь передумать. А Семпрония осталась одна, и только великие боги ведают, чтотворилось в ее душе.

В соседней палатке Манлий негромко говорил Торквату:

— Катилина прав. Или мы завтра умрем, или победим.Другого выхода у нас нет.

…не соглашайся с ним

и не слушай его;

и да не пощадит его глаз твой,

не жалей его и не прикрывай его.

Второзаконие, 13:8

Государственному мужу, политическому деятелю чрезвычайноопасна подчеркнутая любовь к нему простого народа. Ибо если любят и боготворятискренне, то и требуют от него зачастую дел божественных. В случае еслипризнанный кумир не справляется с этим, его развенчание бывает ужасным, азачастую и трагическим.

Но еще более губительна для него зависть недругов и другихкумиров, ибо площадки на политическом олимпе всегда чрезвычайно малы дляамбиций больших политиков.

Выражение всенародной любви к Цезарю серьезно встревожиломногих сенаторов, понимавших, что после претуры Цезарь выдвинет своюкандидатуру в консулы. Больше всех негодовал другой городской претор, МаркКальпурний Бибул.

Биография этого человека столь удивительно сочеталась сбиографией Цезаря, что о ней стоит рассказать подробнее. Родившись в один год сЦезарем, он вместе с ним был избран последовательно эдилом, претором иконсулом. Словно двуликий Янус были соединены эти люди в жизни и политическойкарьере. На каждых выборах Бибул выступал политическим соперником Цезаря. Икаждый раз проходили оба кандидата.

В мировой историографии к фигуре Бибула зачастую бытуетотношение либо комическое, либо унизительно-пренебрежительное. Однако вдействительности Бибул был виднейшим представителем сенатской аристократии. Еготрехкратные победы на выборах вместе с Цезарем слишком явно говорят в егопользу, чтобы мы могли так просто отрицать значение Бибула на этом этаперимской истории. Но, будучи тенью своего великого соперника, он так и остался вмировой истории лишь тенью Цезаря: и это наложило на его личность какой-тотрагикомический оттенок.

Во время их совместного эдилитета[130]Цезарь, проявляя чрезвычайную активность, роскошно отделывает комиции[131] и Форум базиликами.[132] О его неслыханнойщедрости узнает весь Рим. Цезарь первым в городе выводит на гладиаторский бойцелых 320 пар бойцов, одетых в серебряные доспехи. Благоразумный Бибул никогдане смог бы решиться на такие огромные расходы, но Цезарь делал долги, не оченьбеспокоясь за предоставленные ему кредиты, а тем более не волнуясь об ихоплате.

На этом блестящем фоне терялась фигура Бибула. Во временапретуры Цезарь прославился своей дерзкой выходкой так, что о другом преторесловно забыли. И Бибул жаждал мщения. Его поддерживали Катон, Катул, Агенобарб,Лукулл — вся сенатская олигархия, ясно понимающая, какой враг перед ними. Долгоискать удобного повода не пришлось. Во время судебных разбирательстввыяснилось, что Луций Веттий, доносчик и осведомитель Цицерона, рассказалследователю Новию Нигеру о предполагаемом участии в заговоре Гая Юлия Цезаря.Подобная новость сразу стала политической сенсацией в городе. Совершенноспившийся и беспринципный курий заявил, что также слышал о подобных планах отпокойной Фульвии. Назревал новый, еще более грандиозный скандал. Сенатскаяпартия могла торжествовать. Специальным решением сената было назначено судебноеразбирательство по вопросу виновности Цезаря. Это было уже прямой угрозойполитической карьере верховного жреца, и Цезарь понял, что обязан нанестиупреждающий удар.

За день до судебного разбирательства он зашел к Цицерону.Бывший консул принял его с большим радушием, чем можно было ожидать. УмныйЦицерон понимал, что нуждается в Цезаре не меньше, чем тот в его услугах.

Разговор шел о заговоре Катилины. Цезарь в своей обычной,несколько ироничной манере отзывался о заговорщиках. Цицерон по обыкновению,когда речь шла о катилинариях, горячился, нервничал, доказывал, сколь великиего заслуги в предотвращении кровопролития в городе.

— Клянусь Марсом, они бы начали бесчинства в городе, несчитаясь ни с чем, — горячился консуляр, — ты плохо знал этих людей,Цезарь.