Иван наморщил нос, глядя на мою племянницу.

– Я знаю по крайней мере десяток фигуристов, у которых, как мне известно, есть дети.

Закатив глаза, я толкнула Бенни в бок, когда он протянул ручку за очередным блоком. В ответ он растянул рот до ушей.

– Я не говорю, что это невозможно. Просто я не стала бы делать этого в ближайшее время. Я не хочу делать все кое-как или сожалеть об этом. Если у меня когда-нибудь будут дети, я хочу, чтобы они стали главными в моей жизни. Мне не хотелось бы, чтобы они думали, что они на втором месте.

Потому что я знала, что это такое. И уже достаточно напортачила тем, что заставляла взрослых людей, которых я любила, думать, что они не важны для меня. Если я намеревалась что-то сделать, я хотела постараться изо всех сил и отдаться этому всей душой.

Он лишь промычал:

– Хмм.

Мне в голову пришла мысль, от которой у меня скрутило желудок.

– Почему ты спрашиваешь? Ты планируешь в скором времени завести детей?

– Я не планировал, – моментально ответил Иван. – Но мне понравилась эта малышка и этот карапуз тоже. Может быть, мне нужно об этом подумать.

Я нахмурилась, неприятное ощущение в желудке усилилось.

Он продолжал болтать:

– Я мог бы начать тренировать своих детей в очень раннем возрасте… Я мог бы стать их тренером. Хмм.

Теперь я, в свою очередь, наморщила нос.

– Три часа с двумя детьми, и ты уже хочешь заиметь их?

Иван с усмешкой посмотрел на меня сверху вниз.

– С подходящим человеком. Я не намерен иметь детей от кого попало и разбавлять свою кровь.

Посмотрев на этого идиота, я закатила глаза, по-прежнему испытывая странное ощущение в желудке, в котором я не готова была признаться ни теперь, ни когда бы то ни было.

– Не дай бог, ты заведешь детей от далекой от совершенства женщины. Кретин.

– Правда? – фыркнул он, опустив глаза на малышку, а потом снова посмотрев на меня с улыбкой, которая мне совсем не понравилась. – Они могут родиться невысокими, с противными, косящими маленькими глазками, большим ртом, тяжелой костью и отличаться дурным поведением.

Я моргнула:

– Надеюсь, тебя похитят инопланетяне.

Иван засмеялся, и я улыбнулась, слыша этот смех.

– Я скучал бы по тебе.

Я лишь пожала плечами:

– Э-э. Я знаю, что однажды мы снова встретились бы…

Он улыбнулся:

– …в аду.

Выражение его лица изменилось.

– Я – хороший человек. Меня любят люди.

– Потому что они тебя не знают. Если бы они тебя знали, кто-нибудь уже дал бы тебе пинка под зад.

– Кое-кто уже пытался, – парировал Иван, и я не удержалась от смеха.

Что-то с нами происходило.

И мне не было неприятно. Ничуть.

– Что с тобой случилось? – рявкнул Иван секунд через пять после того, как я вышла из волчка[29] – того самого волчка, на котором я споткнулась на секунду раньше, приземлившись прямо на задницу. Того самого, на котором я все время теряла равновесие последние шесть раз, когда мы выполняли его. Того волчка, который я обычно могла делать снова и снова, одну вариацию за другой – чинян[30], прыжок в волчок через либелу[31], скрученный волчок[32]… Обычно в этом не было ничего сложного.

Если только все твое тело не горело, не болел каждый мускул от колен до подбородка. И не казалось, что у тебя вот-вот взорвется голова.

В довершение всего горло так саднило, будто я жевала наждачную бумагу, и вообще все силы уходили только на то, чтобы держать себя в вертикальном положении.

Мне было хреново.

Совсем хреново. Это продолжалось все утро. Я была уверена, что проснулась среди ночи – чего со мной никогда не бывало – оттого, что у меня болела голова, а горло горело, как будто я смеха ради проглотила стакан лавы.

Но я не сказала об этом ни Ивану, ни Ли.

Поскольку оставался всего один полный день до начала работы над хореографией, времени на мою болезнь у нас не было. С утра того дня, когда мы с Иваном присматривали за детьми Руби, одна за другой посыпались неприятности. У меня стало пощипывать в горле, потом пощипывать чуть сильнее. На следующий день у меня появились странные ощущения в голове. Потом я начала уставать. Потом заболело все, и я шлепнулась. Поднялась температура. И все остальное решило окончательно разболеться.

Фу.

Я плюхнулась на спину, из-за того, что у меня раскалывалась голова, у меня вырвался стон. Не помню, когда в последний раз я так плохо держала равновесие. Никогда?

– У тебя похмелье? – спросил Иван, стоя черт знает где.

Я покачала головой и мгновенно пожалела об этом, когда у меня скрутило кишки и я ощутила резкий позыв к тошноте.

– Нет.

– Ты не спала прошлой ночью? – обвинительным тоном спросил он, и по тому, как тихо его коньки скользили по льду, я догадалась, что он подъезжает ближе. – Ты не можешь приходить на тренировку обессиленной.

Когда я перевернулась и встала на колени, сил у меня хватило только на то, чтобы пошевелить пальцами одной руки.

– Я спала, дурак.

Он тяжело дышал, в поле моего зрения появились черные ботинки.

– Ты полный… – Я слишком поздно заметила, что его рука тянется к моему плечу. До того поздно, что из-за моего хренового самочувствия у меня никакой возможности, ни одной гребаной возможности отодвинуться, прежде чем он прикоснется ко мне. Его руки подхватили меня под локти и точно так же быстро отпустили.

Я была такой горячей, примерно час назад я сняла пуловер, который был надет поверх майки. Если бы я могла сбросить и ее тоже, я бы сделала это.

Руки Ивана переместились на мои предплечья, они на секунду сжали их и тоже отпустили.

– Джесмин, что за черт? – прошипел он, кладя ладони мне на щеки, как будто я только этого и ждала, стоя на четвереньках, потому что у меня не было сил подняться. Если бы я могла лечь на лед в позе эмбриона, я бы это сделала. На секунду он обхватил мое лицо обеими ладонями, потом положил одну ладонь мне на лоб, так изощренно ругаясь по-русски себе под нос, что в другой день это произвело бы на меня впечатление. – Ты вся горишь.