– Тебе нужно принять холодный душ, – сказал он, поддерживая меня рукой за плечи.

– Фу, – пробурчала я, закрыв глаза. Он был прав. Из своего небольшого опыта общения с теми, у кого была высокая температура, я знала, как это может быть опасно. Не было необходимости терять последние извилины. Меня снова начало знобить, что вынудило Ивана отпустить меня и обойти, чтобы повернуть ручку душа.

– Давай, – подгонял он меня.

Я попыталась поднять руки, но уронила их, когда они всего на пару сантиметров оторвались от моего тела. Черт. Не помню, чтобы я когда-нибудь чувствовала себя такой разбитой.

Сглотнув, я снова открыла глаза и подумала:

– Черт с ним. Я не стану раздеваться. – У меня в сумке была сменная одежда. Ли или Иван могли бы принести ее мне. Как нельзя лучше подражая тому, что делали все члены моей семьи на Рождество, я, спотыкаясь, сделала шаг вперед, зажмурившись от яркого света над головой, который, будь он проклят, слепил меня.

Но, когда мне оставалось сделать два шага и войти прямо в душевую кабину в носках, рука Ивана вытянулась параллельно полу, не давая мне пройти дальше.

– Что ты делаешь? – спросил он.

Я взглянула на него.

– Захожу туда?

– Ты одета.

– У меня нет сил раздеваться, – сказала я хриплым голосом.

Я заметила, как он закатил глаза.

– Я помогу тебе.

– Ладно, – прошептала я, недолго думая. К чему было раздумывать? Он весь день лапал меня, он уже видел меня практически обнаженной, видел меня полуодетой и в обтягивающей одежде. Прошло то время, когда мы стеснялись друг друга.

Секунду он колебался… а потом слегка улыбнулся. Сделав шаг в сторону, он встал передо мной со странной легкой улыбкой на лице и взялся за низ моей майки. И, прежде чем каждый из нас успел о чем-либо подумать, Иван стянул ее с меня через голову.

В отличие от некоторых других знакомых мне фигуристок с маленькой грудью или вообще без нее, я всегда носила спортивный бюстгальтер. Грудь не болталась, когда я переворачивалась вверх тормашками, хотя там практически нечему было болтаться.

И если Иван удивился тому, что я в бюстгальтере, то по его лицу этого не было заметно.

Опять же, если он и удивился, то я могла упустить это из виду, поскольку мои глаза были едва открыты.

Но его руки опускались ниже до тех пор, пока не достигли пояса моих колготок, и, опустившись на колени, они стянул их с моих ног. Как раз тогда, когда я попыталась стянуть с себя носки, он, все еще стоя на коленях, схватил одной рукой мою ногу, а другой стянул с меня тонкий носок и бинт, которым я обмотала ногу утром, проведя подушечкой большого пальца по своду стопы, а потом опустил мою ногу и взялся за другую. Он сделал то же самое, задержавшись взглядом на моих пальцах, если я не ошиблась. И, если бы у меня была сила, я бы сжала свои сверкающие розовым лаком пальцы. То, что он, подняв на меня глаза, улыбнулся, отчасти сбило меня с толку, но я не стала раздумывать над этим. У меня скрутило живот, и я едва сдерживалась, чтобы меня не стошнило завтраком, который я заставила себя съесть утром.

Иван тихо засмеялся, сжал мою пятку и отпустил мою ногу.

– Заходи, чемпионка.

* * *

Я спала мертвым сном, когда что-то – или кто-то – стукнуло меня по лбу. Сильно.

Потом это что-то – или кто-то – стукнуло меня еще три раза подряд. То, что удары были ритмичными, заставило меня резко открыть глаза.

Кто-то стучал мне по лбу.

И этим кем-то был Иван.

Иван, склонившийся надо мной и державший кулак всего сантиметрах в пяти от моего лица. Он ухмылялся. Глядя на меня.

– Просыпайся, заразная. Тебе пора принять еще одну таблетку тайленола.

Я моргнула. Затем я посмотрела на потолок за его спиной, пытаясь вспомнить, что, черт побери, случилось. И именно в тот момент, когда я раздумывала над этим, моя голова напомнила мне о том, что она все еще болит. Все еще болит. При воспоминании о том, что у меня была температура, я вздрогнула. Более чем вероятно, она по-прежнему была, если озноб, сотрясавший все мое тело, что-то значил.

Я была больна. Врач сказал, что это вирус. Иван отвез меня к врачу, после этого он заехал в аптеку, пока я сидела в машине, и меня бросало то в жар, то в холод, и купил пузырек тайленола, потому что я не помнила, сколько у меня осталось. Потом он отвез меня домой. Домой, в пустой дом, потому что мама с Беном уехали и теперь наслаждались пляжем и весело проводили время, чем я сама с удовольствием занялась бы.

Вместо этого я лежала в своей комнате под одеялами, а мой лоб кто-то, кому это явно нравилось, использовал как барабан.

– Который час? – спросила я, пытаясь подтянуться к спинке кровати, и моргнула, едва ли обращая внимание на то, какой у меня дребезжащий и хриплый голос. Еще хуже, чем прежде.

– Тебе пора принять лекарства, – ответил он, покачивая кулаком, которым стучал по моему лбу.

Заворчав, я попыталась перевернуться на бок, чтобы снова уснуть, но он схватил меня за плечо и положил так, как я лежала.

– Еще две таблетки, а потом ты сможешь снова заснуть, – попытался он уломать меня.

– Нет.

Он не сводил с меня своих леденистых глаз, при этом, могу поспорить, что его лицо выглядело более довольным, чем когда-либо. Однако в его голосе не было игривости.

– Прими таблетки, Джесмин.

Закрыв глаза, я застонала от того, что у меня болели спина и плечи.

– Нет.

Судя по движению его плеч, я поняла, что он выдохнул.

– Прими эти проклятые таблетки. У тебя еще не спала температура, – приказал он, все еще держа меня за плечо, потому что отлично знал, что стоит только дать мне шанс, и я в ту же секунду снова перевернусь. Хм. Неужели я так предсказуема?

– У меня болит горло, – прошептала я, стараясь использовать этот аргумент против него.

Он опять вздохнул, снова покачивая головой.

– Я не стал покупать твой детский тайленол. Прими таблетки.

Закрыв один глаз и оставив другой открытым, я прошептала:

– Я не хочу.

Я бы жизнью поклялась, что по губам Ивана промелькнула улыбка, да, она действительно была, а потом исчезла. Губы вернулись в обычное положение. Он снова пытался командовать мной ради моего же блага.

– Они тебе необходимы, – напомнил он мне.

Я только в упор посмотрела на него одним глазом.

– Нет?

– Нет, – сказала я очень тихо, но так, чтобы он мог услышать.

У него задергались мышцы челюсти, и он прищурился.

– Твоя мама предупреждала меня, что ты, когда болеешь, становишься занозой в заднице.